предыдущая глава
Гаара-сама был не в себе. От злости. Ворот мантии перекрутился, подол промок едва ли не до колен, и к тому же, в грязи. Он бережно прижимал к себе мою сумку. Сухую. Но лицо! Это ведь просто достойное нововведение для театра. «Но»! Маска Чудовищного Гнева.
— Это что такое было там, а? — ласковым отеческим тоном справился Сабаку-сама. Как я и думала, от обычного косноязычия — ни следа, и почему меня именно сейчас разбирает сарказм?
— О, маленькая интерлюдия на тему: «Все любят Казекаге», — в тон ему ответила я. Мой драгоценный едва не поперхнулся. А я уже прощалась мысленно и с головой, и с должностью. Он долго молчал. Переваривал. Потом открыл рот и снова закрыл его. Затем прошел к столу, подвинул стул и сел. Сумку не отпускал.
— Я обидел тебя, Рю?
Теперь пришла моя очередь столбенеть и закашливаться:
— Э-э-э… Вы уверены, что полностью избавились от последствий интоксикации, Сабаку-сама? — брякнула я первое, что пришло в голову. Похоже, что меня он не слышал. Поднялся, протянул сумку:
— Я принес твои вещи.
— Спасибо большое, — я робко улыбнулась, пытаясь хоть как-то загладить свою резкость…
— Вечером зайду на чай, — совсем растерянно сообщил Гаара-сама.
— Мы будем рады, — я склонила голову, гадая, что с ним такое.
—Угу…
Казекаге вышел, бережно прикрыв за собой дверь. А я еще несколько минут приходила в себя, спрашивая: «Это что такое было, а?», — и не находя ответа.
В зале Совета, где стоят четыре изваяния предыдущих Каге, установилась гнетущая тишина, когда Сабаку-сама в сопровождении брата и сестры вошел и занял свое место в главе стола. Канкуро и Темари стояли по правую и левую стороны от него. Я — в своей нише. Мне отсюда все видно прекрасно, будто из ложи в опере. Только театрального бинокля не хватает, потому что сейчас передо мной развернется высшей степени мастерства актеров представление.
Когда были проведены все соответствующие протоколу процедуры, типа регистрации акта выполнения миссии, причитающейся оплаты и состояния здоровья шиноби, выполнивших ее, приступили к подробному разбору полетов.
Пока Совет, яростно жестикулируя и обвиняя друг друга в том, что именно тот, а не другой посоветовал тому, а не другому отправить на нее Казекаге; что вот этот знал о возможных сложностях, но ничего не сделал, а тот не знал, но предлагал…
Гаара-сама наблюдал за этой грызней с откровенно скучающим, даже отрешенным видом. Так могло показаться. Но его замороженные от созерцания мерзости происходящего глаза цепко обшаривали каждую фигуру, ловя мельчайшие детали, отклонения от традиционного поведения. И он делал выводы. Я молча восхищалась им, стило скользило по свитку, стремительно появлялись состоящие из многих линий символы, перевернутые, искаженные иероглифы, каждый хвостик или точка в которых имели свое значение. Одновременно я пыталась хоть что-нибудь почувствовать вот так — на значительном расстоянии, но ничего не получалось. А насчет тренировок, Казекаге-сама, наверное, пошутил… Хотя стоит заняться этим самой на досуге. Может быть, тогда я смогу ему хоть как-то помочь.
Борьба Совета с Казекаге не была обыкновением в Суне. По крайней мере до того, как на пост Казекаге встал Сабаку-но Гаара-сама. А вот после — началось. Я многого не понимала до того, как поступила сюда архиватором. Мне казалось, что так и должно быть, все-таки это частью бюрократический институт государства… Однако теперь мне открылась совсем иная картина. Изжить во что бы то ни стало — вот девиз двенадцати членов совета. Они объединились в борьбе с тем человеком, который лишь недавно научился любить то, что раньше ненавидел и чего, откровенно сказать, боялся. Он понял, что значит для него Суна и каждый ее житель в отдельности…
А теперь его снова пытались (и как откровенно!) лишить всего с таким трудом обретенного. Гаара-сама все прекрасно понимал, но ничего не мог поделать. Пока ничего. Вот Коноха обходится как-то без стариков-советников, и ничего, процветает. А мы — закоснели во внутренней вражде. Да, конечно, финансирование улучшилось, без заданий не сидим — это, прежде всего, его заслуга. Шойчи-сан, пока мы сидели на том неполном заседании, куда она меня повела, успела рассказать мне сколько времени он потратил на то, чтобы доказать, что не погибнет в ближайшее время от рук своих же людей. Ну, или чужих — нанятых своими. Как он каждый день преодолевает этот кошмар известно ему одному.
Напряжение было предельным. Неожиданно для остальных, видимо, уже настолько привыкших к тому, что Сабаку-сама обыкновенно молчалив и за все заседание не произносит ни слова, он буквально вскочил со своего места, двинув при этом кресло так, что оно едва не грохнулось:
— Хватит! — далеким предвестием страшной сухой пустынной грозы раскатился его наполненный силой электрических разрядов голос. Немая сцена, последовавшая за этим, могла бы сорвать аплодисменты зрителей, если бы они здесь присутствовали. Все так и застыли в нелепых позах, с открытыми ртами, будто марионетки в руках умелого кукольника. — Сидеть! — рявкнул Каге так, что воздух вздрогнул. Никто не посмел ослушаться. Сели, одуревшие, хлопая глазами и, наверное, не совсем оценив исторический момент. Я улыбнулась про себя, теперь он точно все возьмет в свои руки. И не дай пустынный ветер кому-нибудь попробовать что-то ему противопоставить… Вздернув подбородок, Казекаге взял слово:
— Нам пришлось столкнуться с крайне необычным проявлением активности. Неизвестные смогли заключить троих сильнейших ниндзя Суны в гендзюцу, чтобы подвести как можно ближе к Ёнби-но Йома.
— Это невозможно! — сдавленно прошептал кто-то. — Как вам удалось уйти от него живыми?
Сабаку-сама глянул на говорящего, как-то странно дернул губами, но ответил:
— От нее. Ёнби-но йома это ОНА. Василиск нам помогла. По собственной прихоти.
— Вы уверены, что это был именно Четыреххвостый демон? — щуря подслеповатые глаза, вставил советник Гандзюро-сан. — Быть может, это все-таки гендзюцу? Я ни разу за свою жизнь не слышал, чтобы кто-то ушел от Хвостатого «по его собственной прихоти»…
Обведя присутствующих взором, под которым поникло бы все живое, Гаара-сама выбросил вперед правую руку. Глухо звякнуло железо протектора, ударившись о полированную поверхность стола:
— Тогда это тоже фантом?
Шепотки, шорохи, чье-то пораженное «Ах!». Тишина. На меня накатило ощущение триумфа. Как там говорится, увяз коготок — всей птичке пропасть? Этот протектор и был тем коготком. Однако понять по реакции, кто из советников зачинщик этого безобразия, было невозможно.
— Я хочу выслушать ваши мнения по этому поводу, — опустился в кресло Казекаге, откидываясь и привычным жестом складывая руки на груди.
Налобная повязка пошла по рукам. Ее ощупывали, обнюхивали, рассматривали, вертели так и эдак, но никто не смог сказать хоть что-нибудь вразумительное. Тоже мне, великие следователи! Да тут даже элитные АНБУ не разберутся, что к чему.
