Горячий пар медленно поднимается над водной гладью, клубится непроницаемой беловатой дымкой. Карин довольно улыбается и прикрывает глаза в сладкой истоме, облегченно вздыхает. Как хорошо. Пожалуй, будь тут чуточку потише, было бы совсем идеально. Но нет: за тонкой бамбуковой перегородкой беспрестанно звонко плещется вода, мужчины переговариваются низкими, будто бы хриплыми голосами. У Саске-куна совсем не такой голос: у него он невероятно приятный, будто бы бархатный…
Живительное тепло медленно-медленно растекается по венам, наполняет каждую клеточку обнаженного тела, кажущегося таким легким, настолько невесомым в воде. Куноичи улыбается краешком губ: того и гляди, она сама вот-вот окончательно разомлеет, превратится в жидкость и растечется по водной глади. Как спокойно…
Из-за густого водянистого тумана совершенно ничего не видно. И ему это, несомненно, на руку.
Суйгецу уже и сам не понимал, зачем взялся подглядывать за Карин. Знал же, что вычислит, как пить дать вычислит! Сенсор ходячий, а не баба. И все равно полез: кое-как перебрался через ограду в чем мать родила, одним прыжком бултыхнулся в обжигающе-горячую воду источника — ширясь и перекрывая друг друга, по поверхности водоема тут же пошли круги. Еще никогда мечник не чувствовал себя так: энергия внутри буквально бурлила, настойчиво требовала выхода; дыхание стало частым и прерывистым, на лбу выступила испарина. Хозуки не покидало странное чувство, будто бы предвкушение чего-то. «Вероятно, схлопочу по морде», — Суйгецу лучезарно оскалился и поспешил замаскироваться: тотчас слился с водной гладью, растекшись по поверхности незаметной лужицей.
Спустя пару минут ничего не подозревающая, облаченная в одно лишь полотенце Карин отодвинула седзи и шагнула к источнику.
— Эй, очкастая, а ты ничего, — доносится откуда-то снизу до боли знакомый мужской голос.Карин стремительно бледнеет: внутри все сжимается, нестерпимо быстро бьется в груди сердце, пойманной птицей трепыхается под ребрами. Чувствуя, что пошевелиться она сейчас не в состоянии, куноичи лишь напряженно шарит глазами по поверхности воды, выискивает того, кто посмел ее потревожить. Совершенно внезапно прямо напротив ее лица материализуется неимоверно довольная, гадко улыбающаяся башка каппы. В ярко-фиолетовых глазах пляшут бесенята. Карин оглушительно вскрикивает и пытается хоть как-то прикрыться руками.
— Да оставь ты, — задумчиво тянет Суйгецу, а затем, ухмыляясь, булькает довольно: — Все равно я уже все рассмотрел.Девушка тут же вспыхивает. Проклятия, обзывательства и угрозы в адрес напарника застревают в пересохшем от волнения горле. Шумно втягивая ноздрями воздух, куноичи безмолвно следит за тем, как бледное подтянутое тело медленно формируется из воды, как тугие капли стекают по напряженным рельефным кубикам пресса. Наблюдая за реакцией сокомандницы, Хозуки хмыкает и улыбается краешком губ:
— Как знал, что ты меня ждала, очкастая.Через секунду — ловко перехватывает кулак, неумолимо приближающийся к его лицу, сжимает дрожащую от напряжения девичью руку.
Карин мучается от собственного бессилия: кулак одной руки крепко зажат в ладони Суйгецу, а попробуй убери ладонь от груди — и этот идиот сможет беспрепятственно разглядывать то, что уже и так, по его словам, детально рассмотрел. От этой мысли внутри стремительно закипает ярость. Ксо!
— Я тебя убью, чертов ты извращенец, — до слуха мечника доносится едва слышное, сдавленное шипение, затем голос собеседницы срывается на крик: — А ну отпусти меня!Как же ему нравится злить эту бестию, доводить ее до белого каления. Суйгецу делано-деловито качает головой:
— И не подумаю, — заявляет нахально, уверенно.Карин задыхается от бескрайнего возмущения, негодования. Ей хочется, чтобы было еще и противно, но нет. Девушка злится на саму себя, но отрицать не смеет: ей вовсе не противна близость Хозуки, этого мерзкого зубастого земноводного, черт его побери!
Мечник все понимает, наклоняется к ней медленно, осторожно. С опаской заглядывает в глаза, будто бы спрашивает разрешения. Разрешения, которое ему вовсе не нужно. И Карин не отстраняется, наоборот: совершенно неожиданно для самой себя едва заметно кивает и чуть подается вперед. Зажмуривается крепко-крепко, чувствует, как цепкие пальцы гладят все еще сжатую в кулак руку. Сердце, до этого колотящееся в бешеном ритме, внезапно пропускает удар. В легких катастрофически не хватает воздуха. Как же волнительно, как же необыкновенно…
Секунда — и губы прижимаются к губам, дыхание перекрывает дыхание, пальцы судорожно вплетаются в волосы… Суйгецу целует ее жадно, настойчиво, иногда чуть царапает нежную кожу губ острыми зубами, легонько прикусывает, тянет. Карин чувствует, как кровь неумолимо приливает к лицу, как предательски подкашиваются дрожащие ноги, как учащается сердцебиение. И только сейчас она понимает, что Учиха безвозвратно отходит на задний план: бесповоротно и навсегда.
Хозуки растягивает губы в сытой, довольной улыбке. И все-таки он добился своего.
