предыдущая главаВы знаете, мой друг,
Я извожу чернила,
Чтоб просто в цель попасть,
Как свойственно друзьям:
Похоже, всех вокруг
Изрядно утомила
Что ваша страсть,
Что холодность моя.
Огонь свечи дрожит
И саламандрой пляшет,
И помыслы мои
Заключены в слова:
Не дай вам Бог дожить,
Когда победы ваши
Усталостью на плечи лягут вам!
Цветущих вишен влекущий яд,
Воспоминаний зовущий ряд –
Я не сказал все, что хотел –
Краток подлунный срок!
Сонная ночь залита вином –
Все, что не «завтра» – всегда «потом»…
Все, что сказать я не посмел –
Увидите между строк.
Канцлер Ги – «Романс Квентина Дорака»
Я извожу чернила,
Чтоб просто в цель попасть,
Как свойственно друзьям:
Похоже, всех вокруг
Изрядно утомила
Что ваша страсть,
Что холодность моя.
Огонь свечи дрожит
И саламандрой пляшет,
И помыслы мои
Заключены в слова:
Не дай вам Бог дожить,
Когда победы ваши
Усталостью на плечи лягут вам!
Цветущих вишен влекущий яд,
Воспоминаний зовущий ряд –
Я не сказал все, что хотел –
Краток подлунный срок!
Сонная ночь залита вином –
Все, что не «завтра» – всегда «потом»…
Все, что сказать я не посмел –
Увидите между строк.
Канцлер Ги – «Романс Квентина Дорака»
Часть III
Пить и развратничать в обществе Мадары оказалось еще увлекательнее, чем воевать. В присутствии Таю ни я, ни он не были расположены убивать друг друга. А едкие шуточки, которыми мы продолжали обмениваться, были подобны острой приправе. Без них разговор казался пресноватым.
- Что-то Вы быстро вернулись, Хаширама-доно, - заметил Мадара, когда я спустился вниз: после долгих ласк Мидори уснула, и я не решился будить ее.
- Ну, зато Вы неутомимы, - усмехнулся я, глядя, как Мадару обхаживают сразу двое девиц. Ханако, смуглая шатенка, которую выбрал себе Изуна, к полуночи спустилась вниз одна и решила составить Аямэ компанию. Тобирама со своей блондинкой вниз не спустился ни разу и, видимо, не собирался.
- О, мы как раз обсуждали искусство любви. - Аямэ устроилась на ковре у ног Мадары, положив голову ему на колено. Мадара провел ладонью по ее подбородку и щеке, а девушка изловчилась и поймала губами ласкавшие ее пальцы. Учиха наградил ее вспыхнувшим взглядом. А Ханако возмущенно зашипела, но, по знаку Мадары, поднялась с колен и поднесла мне пиалу с сакэ.
- А правда ли… - хихикнула победившая Аямэ, - правда ли, Мадара-сама, что на войне мужчины предпочитают общество друг друга, а не девушек?
- Правда, - серьезно подтвердил Учиха, и только уголки его губ слегка подрагивали, словно он вот-вот готов был улыбнуться. – Не так ли, Хаширама-доно?
- Так, - то ли от сакэ, то ли от желания, то ли по какой-то другой неведомой причине мне захотелось поддержать «шутку». – На войне я и Мадара-доно уделяем внимание только друг другу.
- Не может быть! – рассмеялась Ханако, устраиваясь у меня на коленях.
- Может-может, - отозвался Мадара и вдруг провел пальцами по глазам, словно отгоняя боль. – Более того, Хаширама-доно будет очень ревновать, если я предпочту другого воина.
- Следы моей ревности Мадара-доно до сих пор носит на себе, - подтвердил я под нарастающий хохот.
- Ну, а Вы, Мадара-сама, - едва сдерживая смех, поинтересовалась Ханако, - Вы ревнуете Хашираму-сама к другим?
- Еще как, - кивнул тот, потихоньку избавляя Аямэ от пояса и кимоно. - От ревности готов спалить дотла целую деревню!
- И меня вместе с деревней заодно, - добавил я.
Ханако разрумянилась от смеха, ее алые, как вишни, губки, манили, тянули к себе, а дерзость раззадоривала еще больше.
- А как же вы не ревнуете к нам? – Аямэ лукаво улыбнулась, и ее маленькая ручка скользнула под кимоно.
- Ну, мы не на войне. - Учиха криво улыбнулся и ловко притянул девушку к себе. – Пока.
Что Мадара сделал потом, я не видел: Ханако перешла в наступление, то целуя, то покусывая мои губы, – но видимо что-то очень приятное, потому что гортанный стон Аямэ эхом отразился от стен и потолка.
На рассвете я проснулся в обществе Мидори и Ханако. Обе крепко спали, поэтому выяснить, каким образом мы все трое оказались в спальне наверху, не представлялось возможным. От выпитого сакэ голова раскалывалась на мелкие кусочки, и я понял, что нужно срочно выбраться на воздух. Кое-как отыскав одежду, я спустился в сад.
Учиха уже был там – сидел на скамейке под вишней и вполголоса бормотал:
- Под сенью вишневых цветов
Я, словно старинной драмы герой,
Ночью прилег уснуть. (Басё)
- А Вы рановато проснулись, Мадара-доно. - Шутливое настроение прошедшей ночи еще не выветрилось из головы, и я был бы рад, если бы оно не выветривалось вообще.
- Я и не ложился, - отозвался Мадара и провел пальцами по глазам. Этот жест, который я видел уже не впервые, резанул сердце, словно ножом. Учиха, впрочем, истолковал мой взгляд неправильно и счел нужным пояснить: – Когда до рассвета остается не так много времени, ложиться спать не имеет смысла.
- А как же стихи? – Я постарался скрыть беспокойство за шуткой… Беспокойство? О человеке, который убьет меня при первой же возможности?
- Ах, это. - Мадара лениво потянулся. – Поэзия, на мой взгляд, является лучшим завершением такой ночи.
Он посмотрел на меня и улыбнулся уголком рта:
- Как сквозь туман, вишнёвые цветы
На горных склонах раннею весною
Белеют вдалеке, -
Так промелькнула ты,
Но сердце всё полно тобою!
Я опешил. На секунду мне показалось… «Сердце все полно тобою…» Звучит, как…
- Что-что? – Я моргнул и непонимающе уставился на Мадару.
- Это стихи Ки-Но Цураюми. - Я наткнулся на жесткий холодный взгляд. Так смотрел Мадара, когда мы впервые сошлись в сражении. Но мгновение назад, всего мгновение, пока он читал стихи, я готов поклясться, что он смотрел… иначе? – А Вы знаете какие-нибудь стихи о весне, Хаширама-сан?
Прежний холодный тон и едкая усмешка на губах.
- Да, разумеется. - Мой голос тоже похолодел, градусов этак на пятьдесят.
- Прочтете? – Яд в каждом слоге. Какой демон дернул меня рассказать именно эти…
- Есть еще автор, тоже Ки-Но только Томонори…
Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепестки
В горах, покрытых дымкою тумана, -
Не утомится взор!
И ты, как те цветы...
И любоваться я тобою не устану!
В глазах такая дикая смесь – удивление, злость, ярость и еще что-то… что-то непонятное, неуловимое…
- Да Вы романтик, Хаширама-доно. - Учиха улыбнулся одними губами. А в глазах – нечто, похожее на… сожаление? – Должно быть, госпожа Мидори и госпожа Ханако просто прелестны в постели.
Мадара оскалился на мое удивление, а потом сказал уже совсем иным тоном, почти таким, как говорил ночью:
- Доброго дня, Хаширама-сан.
Дежавю. Мадара снова уходит по гравийной дорожке, а я снова остаюсь один среди цветущих вишен, благоухая сакэ… Все повторяется. Хотя нет, не все. Я успеваю расслышать, как Мадара бормочет под нос очередное хокку Басё:
В гостях у вишневых цветов
Я пробыл ни много, ни мало -
Двадцать счастливых дней.
Значит, все-таки счастливых?
«…Каким же идиотом я был! Мне следовало предложить тебе мир уже тогда. Хотя бы намекнуть на это, но я чего-то ждал. Ну, и дождался. Смерти еще многих людей и из Сенджу, и из Учиха, да и просто мирных жителей, которым не было никакого дела до войны, пылающей между нами. Пока эта самая война не пришла в их жилища…
Я все думаю о том, остался бы Изуна в живых, если бы я предложил мир уже тогда? Отдал бы он тогда свои глаза? Ведь перемирие означало бы окончание противостояния, конец войны. Не было бы нужды воевать и усиливать клан таким… жутким способом. Ведь, кроме вас, никто больше так и не овладел высшими формами Шарингана, никто. Боялись ослепнуть? Или просто считали такие техники уже ненужными? Не мне судить. Я знаю лишь одно – цена, которую ты заплатил, оказалась слишком велика. Перемирие не окупило твою жертву…»
Часы перед рассветом – самые темные. Луна укатилась на другую сторону, даже звезды, кажется, погасли. Мрак сгустился в дальних углах комнаты, и в это мгновение я почувствовал себя как никогда одиноким. Что за блажь пришла мне в голову – закончить письмо до восхода солнца? Письмо можно дописать и утром, и днем, и даже завтра. Ведь мне все равно неизвестно, где сейчас находится Мадара. Даже закончи я письмо сейчас, пришлось бы ждать, пока Учиха соизволит послать о себе весточку и уж тогда отправить послание. Я представил его лицо, когда он получит письмо в несколько листов, сплошь испещренных мелким почерком, и рассмеялся. Впрочем, я был уверен, что Мадара его прочтет. Потом скажет, что у меня, видимо, слишком много времени, раз я трачу его на подобную чепуху, но прочтет – это непременно.
Мысль о мире не покидала мою голову с того момента, как мы покинули резиденцию Нацумэ-сама. С моих глаз словно спала повязка. Я стал внимательнее следить за тем, скольких мы потеряли в сражениях, сколько людей осталось без крова во время войны, сколько наших деревень было уничтожено или разорено. Результаты подсчетов оказались чудовищными…
Нет, потери были и раньше, во время правления моего отца они были даже больше. Так что по сравнению с предыдущими предводителями, не так уж много я и потерял. Но это только по сравнению. Разве можно объяснить это маленькому ребенку, оставшемуся сиротой? Разве можно сказать женщине, потерявшей на войне и мужа и сыновей: «По сравнению с предыдущими поколениями, наши потери не так уж велики»? Разве можно говорить о таком мертвецам, погибшим в собственных домах, сожженным заживо, заколотым, задушенным, разорванным на части…
Тобирама был резко против. Он не кричал, не брызгал слюной от ярости, как отец, не размахивал кулаками. На меня смотрели две розоватые льдинки, и сам отото, кажется, превратился в один сплошной кусок льда. Он выслушал меня спокойно, не перебивая, а потом четко и ясно высказал все свои возражения.
- Учиха не пойдут на мир, слишком много они потеряли, как и мы. Кроме того, сейчас у нас нет никого преимущества на фронте. И Учиха это известно. Предложи мы мир сейчас, и они решат, что мы слабы, и что они могут на нас напасть. А мы пока действительно ослабели. Подготовка новых отрядов еще не завершена, нужно ждать. И в нашем клане найдется множество недовольных твоим решением. Предложение о мире может внести раскол и разлад, а это ослабит нас еще больше. Мир невозможен, - резюмировал Тобирама. Он пристально смотрел мне в глаза, а я видел в них отражение Кагами. Все-таки он не забыл и не простил.
Брат был прав, но не во всем. Не все, но многие согласились с тем, что война истощила нас, да и не только нас, а всю страну Огня. Кланы из других стран стали нападать все чаще и чаще. Все их вылазки были отбиты, но само по себе это говорило о многом. Создание укрепленной деревни и несколько лет мира – вот что было нам необходимо. К великому облегчению, это понимал не только я… Когда я озвучил свои мысли на собрании клана, недовольных было много, но не большинство, и раскола не произошло. Впрочем, Тобирама твердо стоял на своем: нельзя предлагать мир раньше, чем у нас появится военное преимущество. И с этим уже я вынужден был согласиться.
Предложение о переговорах я отправил Мадаре после одного из сражений, почти через год после того, как мы гостили у Нацумэ-сама. Отправил лучших людей, но сразу предупредил их, но они очень рискуют. Мы вместе с союзными отрядами Узумаки нанесли Учиха сокрушительное поражение, хотя и сами многих потеряли. Черное пламя, взявшееся не пойми откуда, сжигало все на своем пути, даже металл и камни. Создателя этой страшной техники я не видел, но знал каким-то внутренним чутьем, что это – Мадара. Я видел, как люди на глазах превращались в горящие головешки, и затушить это пламя невозможно было ничем: ни водой, ни землей. Черный огонь, словно вырвавшийся из самых глубин ада, был беспощаден и неукротим… И все же мы победили. Вырвали-таки это чертово преимущество, вцепились зубами, как псы, и вырвали у Учиха победу!
Встреча была назначена в маленьком заброшенном храме, приютившемся высоко в горах. Говорят, что злые духи любят селиться в таких местах: оставленных храмах и разоренных молебнях. Учиха уже ждал меня. Когда его лицо показалось из темноты между колоннами, и я невольно поежился – он больше напоминал мертвеца. Или демона. Глаза… Глаза уже были совсем другими. Та же алая радужка, а вот узор изменился. И сам Мадара изменился. Это уже был другой человек, совсем другой. Тот, который шутил с Таю на горячих источниках и читал стихи о весне, умер. И его место занял демон из самых глубин преисподней. Лицо его стало еще белее, черты заострились, изящество сменилось жесткостью. Под глазами залегли тени, а около синеватых, сжатых в тонкую полоску губ залегла жесткая складочка. Я заставил себя отвести взгляд: Учиха мог запросто поймать меня в иллюзию.
- Не бойся, Сенджу. - Он хрипло рассмеялся. В голосе зазвучали незнакомые, металлические нотки, и эта фамильярность… - Я пока не собираюсь погружать тебя в Цукуёми.
- Пока? – Я слегка изогнул бровь и заставил себя говорить жестче. – Лично я пришел сюда не для драки, но если ты желаешь, то я готов.
- Не скрою, - Мадара зло улыбнулся и неторопливо обошел вокруг статуи Будды, - я пришел сюда только потому, что этого хотели старейшины клана. Будь моя воля, я бы никогда не заключил с тобой мир. Но я хочу одного, а остальные Учиха хотят другого…
- Значит, твои родичи согласны на перемирие? – Я удовлетворенно улыбнулся. Против собственного клана Учиха не пойдет.
- Мои родичи – это не я. - Взгляд Мадары обдал меня холодом. – Я пришел узнать, какую цену ты запросишь за этот мир.
- Цену? – не понял я.
- Твои условия. - Мадара не смотрел на меня. Он мягко взмахнул рукой, и давно заброшенное святилище озарилось дрожащим светом лампад.
- Сенджу и Учиха объединяются для создания укрепленного поселения и защиты от внешних и внутренних врагов страны Огня, - с расстановкой произнес я. Крохотные, робкие огоньки бросали на стену отсветы, превращая наши тени в подобия чудищ из легенд. Сколько же их не зажигали?
- Это все? – поинтересовался Мадара. Покачивающиеся огоньки не отражались в его глазах.
- Это наша основная цель. Мы должны защитить себя от врагов из других стран и обеспечить безопасность своим детям и внукам.
- Как красиво ты говоришь, Сенджу. С твоих слов только сказки записывать, - снова этот незнакомый злой голос и холодный, враждебный взгляд. – Ну, и кто же будет верховодить в этом замечательном укрепленном поселении? Не иначе, как ты?
- После окончания войны совет сильнейших шиноби выберет наиболее подходящего правителя. - Вопрос Учиха все поставил на свои места: он боится потерять власть. Но было что-то еще, кроме этого страха, что-то такое от чего на мгновение… мне стало его жаль.
- Передай мои слова своим родичам. - Дальнейший разговор не имел смысла: Мадара был настроен скорее на войну, чем на мир. И все же в успехе я не сомневался. У самого порога я оглянулся через плечо. Мадара продолжал стоять перед заброшенным алтарем, глядя на огоньки лампад и статую Будды, которая тускло поблескивала растрескавшейся позолотой…
«…О том, что Изуна погиб в нашем последнем сражении я узнал лишь несколько дней спустя. Тогда для меня многое встало на свои места. В особенности, твое поведение в храме. Я до сих пор не могу понять, почему ты позволил ему участвовать в сражении, ему, который ослеп ради тебя… Может быть, Изуна предпочел смерть в бою тихому увяданию и беспомощности? Оставшиеся в живых после того сражения потом передавали из уст в уста легенду о воине, который сражался с повязкой на глазах. Он не мог видеть, но был настолько искусен в бою, что легко предугадывал движения противника. Я подумал, тебе будет приятно узнать, что в легендах Изуна живет до сих пор. Семьи тех, кто видел его в последнем бою, передают это предание из поколения в поколение…
Должно быть, я действительно выжил из ума, раз пишу тебе все это. Ты всегда считал, что мертвым все равно, что о них говорят после смерти. А я всегда считал, что человек жив, пока его помнят. Для меня Изуна не умрет никогда…»
Основание новой деревни – вещь не быстрая. Мито сказала, что в меня будто бесы вселились. Пожалуй, она была права. Я хотел поспеть везде и всюду. Коноха – мое любимое детище – воздвигалась медленно, ведь большая часть инженеров и строителей все еще требовалась для военных нужд. И все же она постепенно росла и расширялась. Здесь, в этой скрытой деревне, будут воспитываться новые поколения шиноби, которые обеспечат стране Огня мир и процветание…
Конечно, вначале было тяжелее всего. Тобирама, моя правая рука, мой помощник и первейший советник, не доверял Мадаре. Что касается самого Мадары, то он не доверял никому. Порой мне казалось, что он перестал доверять даже собственному клану… Впрочем, на военных советах, помимо язвительных замечаний в мой адрес, он всегда высказывал здравые мысли, к которым многие прислушивались.
Квартал Учиха располагался довольно далеко от зданий военного совета и будущей резиденции Хокаге – еще одна причина для недовольства Мадары. «Выселили нас на окраины - и довольны», - сказал он мне, когда я показал ему новенькие, только что возведенные дома. Мне оставалось только промолчать. Я поселил Учих отдельно ради их же собственного спокойствия и безопасности. Темноволосые, темноглазые шиноби у некоторых все еще вызывали неприязнь. Открытых конфликтов будет куда меньше, если Учиха будут жить чуть в стороне от остальных, да и кому придет в голову соваться в квартал, населенный обладателями додзюцу… Хьюга, между прочим, тоже расселены отдельно, и ничего, не жалуются ведь! Пройдет еще несколько лет, прежде, чем их примут как и других жителей деревни. Пусть не сразу, но это обязательно произойдет.
Чакру Мадары я ощутил еще издали. Он, по всему видать, сидел во внутреннем садике… с бутылкой сакэ. На пороге я помедлил: Мадара меня наверняка заметил. Войти так или постучать?
- Входите, Хаширама-доно… - голос глухой, невнятный, донесся словно сквозь толщу воды.
Он пьян. Неудивительно, ведь сегодня – годовщина смерти Изуны. Я вошел в полутемный дом и внутренне порадовался, что у меня есть жена и дети. В моем доме никогда не было такой пронзительной, гнетущей тишины, пустоты и холода. Я словно провалился в другой мир: на улицах квартала Учих было довольно шумно, в конце концов, они ведь такие же люди, как и остальные, так же любят поговорить, посмеяться, у них тоже есть дети…
Мадара, как я и предполагал, сидел во внутреннем садике и, не торопясь, цедил сакэ.
- Вы потерялись, Хаширама-доно? – осведомился он, лениво растягивая слова. – Или Вы специально удлинили путь, чтобы попозже меня увидеть?
- Ни то, и ни другое, - отозвался я.
- Не хотите ли сакэ? – Он приоткрыл глаза и лукаво уставился на меня, а потом взглядом указал на подушки рядом с собой. – Присаживайтесь.
Лучше бы он сыпал ехидными шуточками или открыто злился. Под этой пьяной любезностью скрывается отрава, я в этом не сомневался.
- Благодарю, но до военного совета я предпочел бы остаться трезвым, - ответил я, но на подушки все-таки присел.
- Военный совет… - презрительно протянул Мадара. – На вашем военном совете без сакэ ни в чем не разберешься… Да и на кой черт он нужен, этот ваш совет, если все решения принимаете Вы сами?
Я знал, что Мадара рано или поздно заговорит об этом. Ему хотелось бы решать все самостоятельно, быть у кормила власти. Он считает себя сильнейшим и наиболее подходящим лидером деревни. С той поры, как было заключен мир, мы ни разу не поговорили с глазу на глаз, и ни разу более не говорили так, как в саду Нацумэ-сама…
- Зачем ты пришел? – Мадара резко выпрямился и уставился на меня.
- Я сожалею о смерти… - начал было я, но Учиха меня перебил.
- Изуне нет никакого дела до твоих сожалений, - резко бросил он. – Я спросил, зачем ты пришел.
- Выразить свои соболезнования, - кратко отозвался я, - и попросить об одолжении.
- Ну, так проси. - Ярко-алые глаза нахально уставились на меня. Много эмоций и чувств мелькало в его взгляде, но больше всего – дерзости и… азарта? Он провоцировал меня. Желал узнать, проверить, выйду ли я из себя, сорвусь ли. Я едва сдержался, чтобы не влепить ему оплеуху. Со мной никто, НИКТО не смел так разговаривать! Я изобразил спокойствие и произнес:
- Стычки с отрядами из страны Ветра происходят все чаще и чаще, большая часть наших сил уходит на то, чтобы их сдержать. При этом нас начали беспокоить также шиноби из страны Земли, людей не хватает и…
- Что-то я не понял, - мягко перебил Мадара. – Вы, Хаширама-сан, кажется говорили о просьбе, а вместо этого пересказываете обстановку на фронте, которая мне и так известна.
Он отпил еще сакэ и нагло улыбнулся краешком губ. Я судорожно втянул воздух… Черт возьми, что он себе позволяет?! Как он смеет мне дерзить, мне, который без пяти минут Хокаге! Учиха тихонько посмеивался, глядя на меня из-за края пиалы. Он ждал, он хотел, чтобы я сорвался. И, мать его в задницу, я был готов сорваться, убить чертова учиховского ублюдка! Нет, не убить! А избить как следует и жестко поиметь, не сходя с этого места!
- И поэтому, - я старался продолжать, как ни в чем не бывало, но голос у меня дрожал от ярости, - я хочу попросить Вас отправиться в страну Земли и провести там ряд диверсий для ослабления противника.
- Желаете удалить меня подальше от Конохи во время избрания Хокаге? – Мадара ловко вращал пиалу между изящных тонких пальцев.
- Избрания не будет до того, как закончится война. - Я солгал. Ведь я знал, что большинство голосов и так принадлежат мне. Но Мадаре об этом знать необязательно.
- Знаете, чего я не терплю больше всего на свете, Хаширама-сан? – внезапно спросил Мадара, чуть прикрыв глаза. – Я не терплю, когда люди лгут…
Я никогда не боялся открытого конфликта с Мадарой, но сердце у меня почему-то екнуло.
- Лгут сами себе.
Когда Мадара открыл глаза, радужка утратила кроваво-красный оттенок. На меня смотрели самые обычные темные глаза. Смотрели внимательно, словно чего-то ждали. А я молчал. Молчал, и уже не в первый раз.
- Я возьму на себя командование отрядом и проведу диверсии, - чуть погодя произнес Учиха, и в голосе его послышались знакомые жесткие нотки. – Если это все, Хаширама-сан, то я прошу Вас оставить меня одного, я должен обдумать детали операции.
- Нет, не все.
Сам не знаю, зачем я это сказал. Я не представлял, что собирался говорить. Я просто знал, что должен сказать Мадаре нечто очень важное, ведь он ждал, что я что-то скажу… Только вот что?
Мадара вопросительно смотрел на меня, а я лихорадочно соображал, пытаясь выдавить из себя хоть что-то.
- Надеюсь, Вы успеете вернуться до Ханами, - наконец выдал я, лучше бы молчал... – Мне бы хотелось, чтобы… (черт! Что же сказать? Что?!) чтобы все предводители кланов собрались на празднике вместе. Это важно для поддержания единства деревни.
Уголки губ Мадары чуть подрагивали, он еле сдерживал улыбку.
- Несомненно, - серьезно произнес он, - нет ничего важнее, чем вернуться с опасной миссии до праздника Ханами. Это так символично. По-моему, Вы становитесь сентиментальным, Хаширама-доно? Смею надеяться, что это не из-за возраста.
- Возраста? – рассвирепел я и… едва не расхохотался. А Мадара улыбался во всю.
- Еще что-нибудь? – поинтересовался он, приправляя вопрос фирменной ехидной усмешкой.
- Нет, больше ничего.
Нужно было сказать что-то другое. Мадара ведь ждал! Как ждал в тот день в саду Нацумэ-сана. А я опять ничего не сказал.
«Не посмел сказать, было бы вернее…»
Рука замерла на середине строки. Я едва удержался, чтобы не зачеркнуть последнюю фразу. Но тогда придется переписывать все письмо заново… Черт! А впрочем, Мадара и так все знает, он всегда читает между строк. За витиеватыми фразами он видит истинную суть вещей, так что мои слова вряд ли станут для него откровением. Я занес руку над листом и… так ничего и не дописал. Просто поставил многоточие. Не самый лучший выход, но есть такие вещи, которые лучше все-таки говорить лично. И в нужное время.
И все-таки, который час? Наверняка уже далеко за полночь. Как же затекла спина… Я поднялся на ноги и потянулся, хрустнув суставами. «Смею надеяться, что этот хруст не из-за возраста?» - шептал у меня в голове насмешливый голос Мадары. Конечно, не из-за возраста, Мадара-доно, просто сказывается бессонная ночь и долгое сидение за столом, над вашим письмом, кстати!
Подумать только, я просидел целую ночь над письмом, вместо того, чтобы сделать что-то действительно важное, или, в крайнем случае, лечь спать. Предварительно выпив несколько пиал сакэ, чтобы кошмары не снились. Вернее, один-единственный, вечно повторяющийся кошмар.
«Кошмар стал сниться мне сразу после твоего ухода. Может, когда ты вернешься, мне прекратят сниться дурные сны?»
Я сжал зубы. Разумеется, Мадара ушел. Он оскорбился тем, что Хокаге выбрали не его, а еще он считал, что Сенджу в целом, и, в частности, я, отодвигают Учиха, точнее Мадару, от власти, стараются принизить их влияние в деревне.
О том, что победа достанется мне, я знал заранее, и ни на секунду в этом не усомнился. Но это еще полбеды. Ведь в тот момент, я и подумать не мог, что Мадара покинет деревню!
Один из джонинов (Тобирама предложил разделить шиноби по рангам в соответствии с их мастерством) поднялся с места и громко объявил о том, что большинство воинов считают меня наиболее достойным кандидатом на пост Хокаге. Я знал, но в тот миг я едва мог скрыть свое торжество! С этой секунды я был поставлен над всеми остальными, я был признан сильнейшим в Конохе, тем, кто способен управлять Деревней Скрытой в Листве!
Я обвел собравшихся радостным взором и… наткнулся на взгляд Мадары. Учиха был спокоен. Так спокоен, что хоть топись. А его глаза - алые, яркие, словно тлеющие угли. Если бы взглядом можно было убивать, Учиха меня убил бы. А впрочем, он мог это сделать запросто. Аматерасу, черное пламя, в доли секунды превратило бы меня в горстку пепла… Но Мадара этого не сделал. Он спокойно дождался конца военного совета, который с нынешнего дня становился советом Хокаге, в числе прочих ровным голосом поздравил меня с победой и вышел вон.
- Тебе следует знать, - Тобирама стоял позади моего кресла, наблюдая за медленно опадающими лепестками, - Мадара пытается поднять свой клан против тебя. Он считает, что ты несправедливо занял пост Хокаге.
- Твои агенты знают это точно? – спросил я, стараясь не подавать виду, насколько меня обеспокоило известие. На празднике Ханами все пьют, едят, веселятся и любуются на вишни. Все, а Хокаге в первую очередь. Так что нужно улыбаться, улыбаться и еще раз улыбаться. Негоже сидеть с кислой миной, когда вокруг столько радости… Только бы не было гражданской войны!
- Ну, на праздник он так и не явился, - спокойно отозвался Тобирама. – В отличие от многих Учиха.
Я поискал глазами в толпе и увидел группу шиноби с учиховским веером на кимоно. Они стояли несколько обособленно, что, впрочем, не мешало им смеяться, пить и перекидываться шутками как между собой, так и с проходящими мимо них.
- И каково было решение клана?
- Ну, как ты видишь, Учиха здесь. Практически все, за исключением Мадары, - отото чуть заметно улыбнулся. – Они оказались умнее своего предводителя. Мои агенты сообщают, что клан его не поддержал. Учиха считают, что Мадара специально провоцирует их на новую войну, потому что хочет сесть в кресло Хокаге. Его властолюбие им порядком надоело…
Что ж, уже легче… Но вот что делать с Мадарой? Он ведь будет подстрекать их снова и снова.
- За Учиха не волнуйся, - словно подсмотрев мои мысли, произнес Тобирама. – Они отвернулись от своего предводителя, так что восстания не будет.
Я поднес к губам пиалу с сакэ, стараясь скрыть горькую улыбку. Я был рад, что Учиха поддерживают меня. Но какими же страшными, если вдуматься, были слова Тобирамы: «Они отвернулись от своего предводителя». Мадара сейчас, должно быть, у себя дома. Сидит во внутреннем дворике и пьет. Что ж, нужно будет навестить его завтра утром. Нет, лучше днем, когда он протрезвеет.
- Мы опоздали. - Тобирама зло всматривался рассматривал пустую бутыль. - Мадара покинул Коноху. Мы опоздали всего на два-три часа.
Я со вздохом отвернулся. Не мы, а я. И не два-три часа, а на несколько лет.
«…Что ж, мне следовало догадаться, что ты уйдешь. Нельзя было отпускать тебя. Ни за что нельзя было тебя отпускать. Неужели ты завидовал мне? Моим победам?
Да, я победил. Я одержал множество побед. Я стал Шодай Хокаге. Ты, разумеется, хотел бы занять мое место. Если бы я мог, я отдал бы его тебе… О Боги, ты все еще хочешь быть Хокаге?! Просто ты не имеешь ни малейшего представления о той тяжести, которую я взвалил себе на плечи.
Для большинства простых шиноби я – лидер Конохи, сильнейших из сильных, и мудрейший из мудрых, и каждая моя победа лишь укрепляет мое положение. Ни одна война не обходится без моего участия. Я влияю на передел власти не только в стране Огня, мое влияние распространилось на полмира. Многие хотели бы оказаться на моем месте. Но они не знают, просто не знают, как не знаешь и ты, насколько горьки эти самые победы, насколько тяжело они мне дались…»
Ночь, кажется, не закончится никогда. По моим подсчетам рассвет должен был уже наступить, но у времени было свое мнение на этот счет. Письмо было закончено. Я перечитал его еще несколько раз и осторожно сложил исписанные листки. Пальцы затекли, а глаза словно огнем жгло. Пожалуй, пора прекращать эти ночные бдения, иначе никакие техники восстановления не помогут.
Свеча на столе тихонько затрещала. То ли фитиль был сделан не на совесть, то ли нечистая сила… Эта мысль меня развеселила. Чего только я не видел за свою жизнь: и адское пламя, и оживших мертвецов… И все они были вызваны особыми техниками, которые использовали обычные люди из плоти и крови. А я все еще верю в нечистую силу.
Сложенное письмо не давало мне покоя. Нужно было отправить его поскорее, но куда? Куда, черт возьми, я должен его отправить? Я глубоко вздохнул и… понял, что не отправил бы это письмо, даже если бы знал куда. Нельзя было его отправлять… Зачем Мадаре читать душевные излияния, пусть даже это излияния самого Хокаге?
Глупо. Просидел всю ночь над листками, писал-писал, и ради чего? Ради того, чтобы понять – письмо все равно не будет отправлено? Я посмеялся бы над собственной глупостью, но, по правде сказать, мне было не до смеха. И что дальше делать с этим письмом? Перевязать ленточкой и хранить в тайнике под столом? Или в спальне под кроватью, чтобы можно было перед сном перечитывать? Или может, приложить его к завещанию, и в качестве последней воли отправить-таки Мадаре, уже после моей смерти?
Последняя мысль оказалась уж совсем идиотской, и я пришел к единственному верному решению. Я со злостью скомкал ни в чем не повинные листы и поднес бумажный ком к горящей свечке. Пламя жадно охватило листки, обращая их в пепел. Я подержал горящий шар несколько секунд, а затем бросил в потухшую жаровню. Языки огня осторожно разворачивали скомканную бумагу, мягко касаясь последних строчек письма.
«…и самая горькая из моих побед – это победа, которую я одержал над тобой в Долине Завершения. Моя победа и твоя смерть…»
