Декабрь
Первое
Я стою перед зеркалом и уже пятнадцать минут рассматриваю себя. Раньше моя кожа была противно-землистого цвета, а само тело на ощупь напоминало тесто, вылезшее из миски. Всё из-за стероидов. «Преднизолон» и «дексаметазон». От них ужасно толстеешь и становишься очень злым. Возможно, это взаимосвязано.
Не то чтобы я был до этого худым, но смотреть на своё расползшееся тело было неприятно до тошноты. Сейчас всё иначе: после прекращения приёма этих веществ, я сильно похудел. Оно и понятно – болезнь съедала меня изнутри. Но мне нравилось видеть в отражении выпирающие кости – особенно сильно стали проступать ключицы. Лицо осунулось, щёки слегка впали, но это было куда эстетичнее почти свиных щёчек. Кажется, будто я уже иной человек. Хотя так и есть, похоже, по словам Итачи, я очень сильно изменился с самого постановления диагноза. Я думаю, я стал лучше. Скорее всего, он считает иначе.
Потом я осматриваю свои руки. На внутренних сторонах отчётливо видны следы иголок. Некоторые могли бы подумать, что я колюсь. Для большинства же очевидно, что я просто болен. Хотя, наверное, лучше бы я кололся. Сам.
Иногда я просто ненавижу врачей. Например, тогда, когда они с безучастным лицом назначают всё новые препараты, заставляют регулярно проходить всё новые и новые обследования, совершенно бессмысленные и исключительно для галочки. Уже вторую неделю я отказываюсь делать новый анализ крови. Что нового он может показать?
А ещё я ненавижу холодный антисептик, которым мне мажут спину. От самого процесса пункции я уже научился отвлекаться. Да и просто привык.
А вот Итачи до сих пор морщится, спешно отворачивается и начинает рассматривать картину, которая обычно висит прямо над кушеткой. Иногда картины меняются. И тогда он рассматривает их с особым интересом и тщательностью, до последнего отмечая всё новые детали. А потом он начинает говорить со мной: он думает, что это помогает мне отвлекаться и не замечать, как в меня входит длиннющая игла. Пусть думает, я не стану его переубеждать. Я уже притерпелся к его бессмысленным и скомканным речам в это время. Думаю, без них всё было бы иначе.
А ещё я разглядываю практически хаотичные полосы на внешней стороне бедра. Чуть красноватые, они кажутся мне даже симпатичными. Я люблю их узор. Люблю их. Как бы странно это ни звучало, я люблю видеть их и вспоминать всё связанное с ними. Особенно когда моя жизнь напоминает сон, фильм, на который я наткнулся случайно и смотрю отчуждённо, не вникая в сюжет, но и не могу оторваться. Они напоминают о том, что есть что-то кроме всей этой больничной фигни и понурых взглядов Итачи.
Но порой даже этого недостаточно.
Я мечтаю наконец сделать что-то глупое и безрассудное - гораздо глупее и безрассуднее того, что я делал раньше.
Убежать и провести всю ночь в клубе, например. Полного затхлого воздуха и дыма. Опасного и крепкого.
Или взять машину и уехать. Подальше от всех врачей и людей, знающих о моей болезни; туда, где никто бы не знал, что со мной что-то не так. Хотя бы на неделю.
Но наверняка я всё же прихватил бы с собой Чичи, скорее даже для того, чтобы не огребать потом от него и тех, кому моя судьба не безразлична. Даже не представляю, откуда эти люди взялись.
Без них было бы легче и проще.
