Во время погони Итачи ни с кем не разговаривал. Он полностью ушел в свои мысли, пытаясь понять, как это, что с самой нежданной стороны – и предательство. Такое грязное, подлое, почему-то даже пошлое. Как можно было предать отряд, с которым работаешь уже много лет? Как можно было предать друзей? Не сразу Учиха понял, почему другие шиноби не терзали себя такими же мыслями, когда узнали о случившемся. На их лицах не было растерянности или разочарования, только серьезность, решительность и уверенность в своих силах и правильности совершаемых поступков. Сейчас Итачи не мог с точностью сказать, какие эмоции испытывали его товарищи, поскольку лицо каждого из них было скрыто за звериной маской, но почему-то ему казалось, что ничего не изменилось: члены АНБУ до сих пор мчатся вперед без страха и жалости к бывшему напарнику, зная и принимая лишь то, что теперь он достоин только смерти. Привычные силуэты взрослых ниндзя, едва заметными тенями скользящие по лесу, почему-то казались мальчику жуткими во тьме безлунной черной ночи, а свистящий в ушах ветер и бьющий по листве, земле и лужам дождь – гомерическим хохотом дьявола, подстроившего все это для своей забавы.
- Итачи!
Внезапный оклик товарища вырвал мальчишку из-за пелены собственных размышлений, на некоторое время забравших все его внимание и полностью вырвавших из реальности. Дьявольский гогот на задворках сознания сошел на убыль, безликие тени вновь перевоплотились в напарников, и Учиха, наконец сумевший вернуться всем своим разумом в действительность, сконцентрировался на замаячившем у стволов ближайших деревьев предателе. Он что есть силы удирал – быстро, ловко огибая булыжники, кустарники и легко избегая летящих в него сюрикенов, кунаев и взрывных печатей. Ничто попадавшееся шпиону на пути не становилось для него преградой. Любое препятствие он преодолевал словно без особых усилий, с удивительной изворотливостью и хитростью. Иногда он резко разворачивался, перехватывал летящее в него оружие и метал его назад, стремясь попасть в своих преследователей и как можно сильнее ранить их, причем не особенно напрягаясь при этом.
«Как крыса, - подумал Итачи, - как крыса, бегущая с тонущего корабля и бросающая своих сородичей».
И в этот момент юный Учиха понял, почему его напарники были бесстрастны и так спокойны, будто бы ничего толком не произошло: они знали, что должны не дать своему кораблю потонуть, а не беспокоиться о жалкой трусливой крысе, затесавшейся в стройные ряды самоотверженных и преданных бойцов. Этот предатель знал нечто очень важное – такое, что могло перевернуть весь мир шиноби с ног на голову и погрузить его в очередную войну, страшную, кровавую и безжалостную что к своим солдатам, что к мирным жителям, ставшими лишь жертвой обстоятельств. И именно поэтому подлеца надо было остановить.
Итачи знал, что такое война. Ему было отлично известно, что такое смерть, кровь, боль, стоны раненых, предсмертные крики пораженных вражеской катаной, плач детей, оставшихся без семей. Еще совсем юный Учиха навсегда запомнил вонь поля боя, устланного трупами. Меньше всего Итачи хотел, чтобы ему, его маленькому брату и родной деревне пришлось увидеть все это еще раз. Именно поэтому он и вступил в АНБУ, чтобы защищать Коноху ото всех напастей и быть полностью уверенным в ее безопасности. Но до этого дня мысль о том, что враг может прийти не только извне, казалась очень глупой. Мальчик считал, что все такие же, как он, желают селению только лучшего, а не действуют, исходя из личной выгоды. Его мнение оказалось ошибочным.
Тот момент, когда отряд нагнал предателя, Итачи уже не позволил себе пропустить. Он сумел полностью сконцентрироваться на происходящем и набраться смелости для скорого рывка, за которым должна была последовать незамедлительная атака. Ладонь мальчишки невольно сжималась на рукояти все сильнее и сильнее, а он сам не замечал ничего, кроме маячащей совсем рядом спины «крысы», и полностью игнорировал бьющие по лицу крупные капли ливня, сильнейший ветер, налипшие на лоб и щеки волосы. Он терпеливо ждал той секунды, когда можно будет броситься в бой.
Вспышка молнии озарила лес в тот момент, когда Учиха сорвался с места. На какой-то миг молния выхватила из тьмы лицо Итачи: сведенные на переносице брови, решительный, целеустремленный взгляд, напряженные желваки и плотно сжатые губы. Сверкнуло в воздухе длинное тонкое лезвие катаны, через какую-то секунду обрушившееся на плечо предателя под победный грохот грома. Мальчишка отскочил в сторону от не успевшего увернуться мужчины и едва не поскользнулся на склизкой и противной грязи, в которую превратилась за время ливня мягкая почва леса. Итачи моментально вскинул голову и вовремя заметил блеснувшее в свете новой вспышки молнии лезвие куная: предатель не собирался так просто сдаваться и, видимо, вознамерился прикончить мелкого пацаненка, по его мнению, слишком рано попавшего в отряд АНБУ. Но Учиха не желал так быстро умирать. Теперь, когда он осознал, что опасность не только за воротами селения, но и в их пределах, его желание защитить Коноху только возросло. Итачи не стал больше колебаться или предаваться воспоминаниям о былом, он метнулся в сторону, заметив опасность, и, почему-то не раздумывая, бросился вперед, прямо на врага.
Гром пророкотал прямо над схлестнувшимися в быстром бою шиноби и на время, похоже, словно оглушил их, из-за чего ни предатель, ни мальчишка сразу и не смогли понять, что же произошло.
Грохот стих, сменившись привычным для этой ночи шуршанием ливня, через который пробивались басовитые мужские голоса, а позже – чавкающе-хлюпающий звук падения. Учиха Итачи, тяжело дыша и все еще сжимая в руках катану, опустил взгляд на убитого врага.
«Я убил человека?» - озарение снизошло до молодого ниндзя только через несколько секунд.
Мальчишка моргнул, глядя на быстро остывающий в ночном холоде труп, и озадаченно осмотрел собственный клинок. По гладкому лезвию стекали подгоняемые ливнем капли крови, падение которых в грязь и на тело погибшего Итачи слышал особенно громко.
- Молодец, - голос напарника раздался будто бы откуда-то издалека.
«Я убил человека».
- В отчете об этом упомяну, - шиноби поднял истекающее кровью тело и, кое-как перебросив его через свое мощное плечо, зашагал в сторону деревни, напоследок обронив: - Хокаге похвалит.
«Я убил предателя. Я защитил Коноху», - Учиха поднял взгляд, глядя на широкую спину удаляющегося товарища. Кто-то из отряда ободряюще хлопнул Итачи по еще тощему мальчишескому плечу.
***
После этого случая убийства стали чем-то обыденным, можно сказать, даже частью рутины. Учиха никогда больше не волновался по поводу того, что ему придется лишить кого-либо жизни, и ни в чем не сомневался, четко выполняя свою работу. Лишь изредка он чувствовал к своим жертвам что-то вроде жалости, но это чувство быстро перекрывалось осознанием того, что сожаление тут совершенно неуместно, поскольку Итачи знал, что он защитил селение от угрозы. Безопасность Конохи стояла для него на первом месте, и ради нее он мог сделать что угодно, даже если и считал это неправильным с точки зрения морали.
Итачи думал, что миссии никогда не станут для него ощутимыми проблемами. Они и не становились ими вплоть до того момента, пока юноша не получил приказ стать шпионом АНБУ в собственном клане. Юный Учиха испытывал двойственные чувства по поводу этой миссии. Он понимал, что превращается в препятствие для родного клана, настоящую угрозу, которую могут в какой-то момент решить устранить. Да еще и всплывал в памяти тот самый преступник, ставший первой жертвой Итачи. Теперь предателем был сам юноша, только предал не селение, а клан. Пока что цена предательства была не слишком велика, и Учиха надеялся, что она не увеличится, потому что выбор между семьей и благополучием Конохи был сложен. Оставалось только надеяться, что ему никогда не придется столкнуться с ним.
Пришлось. И именно тогда порученная миссия стала действительно ощутимой проблемой.
Итачи никогда не думал о том, каково это – убивать собственную семью. Когда ему сообщили, что цель нового задания – уничтожение клана Учиха, - юноша тотчас понял – это будет сложно. Но он, как и большинство людей, переоценил свои силы. Оказавшись в пустой комнате перед сидящими на полу родителями, смиренно ожидающими своей смерти, Итачи в полной мере осознал, насколько эта миссия сложно ему дастся. Даже убивая в первый раз, он не испытывал ничего подобного, хотя нечто похожее и было: руки все так же крепко сжимали катану, а в мозгу билась мысль о том, что необходимо защитить Коноху и ее жителей от переворота, разрухи и следующей за ними войны. Но, несмотря на все убеждения в необходимости геноцида, руки Учихи все равно будто бы налились свинцом и стали невообразимо тяжелыми, он еще никогда не тратил столько сил на то, чтобы просто поднять клинок и нанести удар. Страх сковал его с ног до головы и боролся в душе с чувством ответственности и необходимости закончить миссию. В какую-то неуловимую секунду в носу защипало, а щеки обожгли горючие слезы ребенка, поставленного перед слишком сложным выбором.
Учиха Итачи выбрал Коноху, когда согласился на выполнение задания. Он выбрал Коноху, когда обнажил катану. Выбрал Коноху, когда убил первого соклановца. Выбрал ее и тогда, когда решился на последний, завершающий миссию удар – удар по собственным родителям.
Всем было понятно, что Итачи был предан Конохе больше, чем клану Учиха. Но больше, чем Конохе, он был предан только младшему брату, ради которого и согласился вырезать клан и уйти из деревни навсегда. Не ради благополучия Конохи, а ради благополучия Саске. Ради него, а не Конохи, Итачи пошел на уничтожение клана Учиха – на одно большое убийство, которое он запомнит навсегда.
