Ханафуда - карты четырех сезонов

В основе так называемых «изящных развлечений», известных в Японии с глубокой древности, – поэтических турниров, состязаний в знании и мудрости, турниров хризантем и многих других – лежит важнейшее понятие японской эстетики – критерий мононо аварэ, что означает «очарование вещей». Этот принцип фиксировал внимание на «грустном очаровании хрупкого, ускользающего мира» и на «буддийском ощущении эфемерности бытия», предполагал выявление прекрасного в самой реальности, требовал от человека способности ощущать и ценить естественную красоту вещей.

Японские интеллектуальные карточные игры, как это ни странно на первый взгляд, основаны на тех же принципах «очарования вещей» и поиска прекрасного в окружающем мире. Рассматривая интеллектуальные развлечения и, в частности, карточные игры в контексте всей духовной культуры Японии, возможно осознать их значение как своеобразного этикета и ритуала. Это, прежде всего, касается игр в поэтические карты утакарута и карты с пословицами – ирохакарута, хорошо известные уже в эпоху Эдо (нач. XVII в.). Цветочные карты ханафуда (хана – «цветок», фуда –«табличка, карточка, бирка, билет, карта»), изобретённые в первой половине XIX в., также до сих пор пользуются заслуженной любовью японцев. Ничего неизвестно о создателе цветочных карт, да и вряд ли это был один человек. Несомненно, что эти карты являются утончённым художественно поэтическим творением народа. Отражая особое поэтическое отношение японцев к луне, цветам, растениям и животным, ханафуда представляют собой колоду из 48 карт с изображением цветов и растений, соответствующих четырём сезонам двенадцати месяцев года: сосны, сливы, сакуры, глицинии, ириса, пиона, леспедецы, мисканта, хризантемы, клёна, ивы, павлонии.



Не вызывает никаких сомнений, что цветы и деревья, использующиеся в цветочных картах ханафуда, выбраны на эту роль далеко не случайно: на протяжении многих столетий все они в традиционной культуре Японии значили неизмеримо много, и продолжают играть огромную роль в современной духовной культуре Страны восходящего солнца. Это в равной мере касается повседневной жизни и традиционных народных праздников, синтоистско буддийской культовой обрядности, литературы и искусства – словом, всех тех сфер, в которых отражаются представления японцев о чувственном восприятии четырёх сезонов года во всём их многообразии.

В этих картах помимо изображений природных явлений можно найти намёки на исторические предания и легенды, в них отражается вся прелесть утонченного восприятия жизни и понимание ее естественного течения, чувствуются подлинная любовь японцев к природе, глубокие переживания человека, ощущающего себя частью единого и великого целого. Чаще всего значение того или иного растения в культурной жизни было предопределено тем поистине колоссальным комплексом духовных традиций, который унаследовала Япония от своего великого соседа Китая, что обусловлено историей многовековых контактов этих народов и той ролью, которую на протяжении тысячелетий играла китайская цивилизация в культурах сопредельных стран. Творчески переработав и развив заимствованные элементы, японцам удалось создать свой особый мир художественного восприятия действительности, который до сих пор не перестает удивлять тех, кто к нему прикасается. Изображения на цветочных картах соответствуют 12-ти месяцам солнечного календаря. Однако следует учитывать большую разницу между лунным и солнечным календарями.







Сосна – символ счастливого Нового года. Не случайно первые дни Нового года раньше назывались мацуно ути – «неделя сосны». В эти дни жилище украшали не только сосновыми ветками, но и фигурками журавля. Сосна и журавль в японской культуре являются символами долгой и счастливой жизни, поэтому часто изображаются вместе. В японском языке до сих пор бытует полностью соответствующее названию первой карты выражение мацуни цуру (букв. «журавль на сосне»), означающее пожелание долголетия.

С образами сосны и журавля связаны многие традиционные приветственные песни на пирах, лирические стихи с пожеланиями долголетия. На одной из карт изображено солнце, поскольку Новый год в Японии ассоциировался с заимствованным у древних китайцев представлением о приходе нового солнца. 15 января, в дни «малого Нового года», пекли круглые рисовые лепешки кагамимоти (букв. «зеркальные лепешки») и возлагали их на алтарь в храме как дар солнцу. Откусывая «кусочек солнца», люди желали друг другу здоровья и долгих лет счастливой жизни.







Февраль – время цветения сливы в Японии, и в эту пору раздаются первые трели соловья. Бесчисленны в японской литературе, особенно в поэтических жанрах хайку и танка, обращения мастеров слова к этому устойчивому парному образу. Он стал составной частью японской календарной поэзии, изображение соловья на ветке цветущей сливы также было любимой темой художников.

Самая дорогая из этих четырёх карт так и называется «Соловей на сливе». Ожидание соловья – постоянный мотив песен ранней весны в японской лирике. Считалось, что до наступления весны соловей прячется в ущелье, и все с нетерпением ждали, когда он появится на ветвях заснеженной сливы.

С обрядом любования ранней цветущей сливой в начале весны связана церемония камбай (букв. «слива, [цветущая] в холода»), которая своими истоками уходит в культурные традиции, заимствованные из Китая. Оттуда же пришёл в Японию обычай в период цветения сливы устраивать поэтические турниры. Поскольку слива зацветает раньше других деревьев, она издавна служит олицетворением радостного пробуждения природы, вечно обновляющейся жизни, символизирует силу и благородство, является пожеланием благополучия, счастья и долголетия.

В старину во время любования цветущей сливой был обычай пить вино с её лепестками (аналогичная осенняя обрядность связана с хризантемой)







Март – время цветения сакуры, занавес подчеркивает пышность пиршества во время церемонии любования цветами сакуры – ханами. Многочисленные исследователи японской культуры неоднократно отмечали, что для японца слово хана означает не просто «цветок», а именно «сакура».

Праздник цветущей сакуры является одним из древнейших. Сакура принимает сезонную эстафету от благоухающей сливы. Эта очерёдность закреплена в поэтической традиции: В лунном календаре, использовавшемся в Японии в древности, за третьим месяцем было закреплено название сакурадзуки, то есть «месяц сакура». Считается, что сакура олицетворяет красоту и безупречность благодаря исключительной кратковременности своего цветения – оно длится всего несколько дней, а иногда лишь несколько часов. В народной традиции это обстоятельство связывается с уходящей любовью, быстротечностью молодости, что созвучно распространённым в Японии буддийским представлениям о мимолётности жизни







В апреле распускаются цветы глицинии, и начинает куковать кукушка. Парный образ кукушки и глицинии как символ начала лета присутствует уже в самой ранней японской поэтической антологии VIII в. «Манъёсю»:

Ведь даже от легчайших взмахов крыльев
Кукушки, распевающей средь лета,
Цветы осыпались –
Как видно, час расцвета уже прошёл для вас,
Цветы лиловых фудзи!

(Отомо Якамоти, пер. А. Глускиной)

Цветы глициний не остались не замеченными в знаменитой «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу. 33 глава у него так и называется – Фудзиураба («Листья глициний»): «…Весенние цветы прекрасны, спору нет. Кто не восхищается, глядя, как раскрываются один за другим, поражая разнообразием оттенков? Но, непостоянные, они покидают нас, опадая. Когда же мы печалимся, о них сожалея, вдруг зацветает глициния и цветёт «до самого лета». (Пер. Т. Соколовой-Делюсиной)

Ветви глицинии обычно обвивают растущие рядом деревья чаще всего, в японской поэтической традиции, сосны. До сих пор широко бытует устойчивое выражение: «Если сосна высокая, то и глициния длинна». То есть, если пользоваться чьей-либо поддержкой и опираться на близких, то можно достичь успеха.







Май считается порой влаголюбивых ирисов – белых, сиреневых, фиолетовых. С давних пор ирисы были не только одним из самых любимых и почитаемых в Японии цветов, но так же служили напоминанием о празднике мальчиков – тангоно сэкку (букв. «Праздник первого дня лошади»), который ещё назывался сё:буно сэкку («Праздник ирисов») и проводился 5-го числа 5-го месяца. По традиции в этот день готовилась ритуальная еда: рисовые колобки, завёрнутые в листья ириса или бамбука. Чтобы отогнать несчастья, листья ириса, форма которых напоминает самурайский меч, часто раскладывали на крышах домов, под карнизами, у входа в дом. В XVII в. появился обычай готовить ванну с добавлением листьев ириса, а также пить в качестве средства от простуды особое сакэ с измельчённым ирисом. В настоящее время ирис остаётся одним из самых любимых в Японии летних цветов. Япония по праву считается патриархом разведения ирисов в мире: за пять веков здесь выведено свыше тысячи сортов. В наиболее известных садах и парках страны до сих пор продолжают устраивать праздники ирисов – аямэ мацури







В июне над пионами порхают бабочки, отсюда и мотив рисунка на карте. С другой стороны, в эмоциональном восприятии японцами образа пиона причудливо переплелись синтоистские верования и буддийские традиции. Согласно древним народным представлениям, бабочки, кружащие над цветами, так же как и другие летающие насекомые, даже птицы, – это духи давно умерших людей. Что касается буддийских воззрений, то быстро опадающие лепестки цветов, в особенности пиона, символизируют короткую жизнь и мгновенную смерть. Это излюбленный мотив многих стихотворных произведений буддийского толка. Традиция любования цветами пиона, которая берёт начало в Китае (там пион был не только символом любви и эротики, но и широко употреблялся в медицине как обезболивающее средство), прочно укоренилась в Японии, что нашло воплощение в разнообразных словесных клише и образных выражениях. Так, изящество красавицы сравнивается с великолепием пионов и стройностью лилии: татэба сякуяку, суварэба ботан, аруку сугата ва юрино хана, что в буквальном переводе означает «Встанет – пион белый, сядет – пион розовый, стан – словно цветок лилии»







Согласно лунному календарю, с наступлением 1-го месяца осени - цветёт леспедеца. В эту пору по горам и лесам некогда бродили дикие кабаны – отсюда и сюжет рисунка на карте. Леспедеца – одна из так называемых «семи осенних трав» (есть ещё «семь весенних трав»). Было принято собирать в определённые сроки эти семь видов растений и варить похлёбку, обеспечивающую здоровье и благополучие. В антологии «Манъёсю» сохранились упоминания об этих растениях:

Когда по пальцам ты захочешь сосчитать
Цветы, расцветшие в желтеющих полях
Осеннею порой, Ты среди них найдёшь
Семь зеленеющих осенних трав!

(Пер. А. Глускино)

Примечательно, что сам иероглиф хаги (леспедеца) образован из двух смысловых компонентов, что буквально означает «осенняя трава». В старинной японской поэзии существует применительно к хаги ещё образ оленя, поскольку издавна существовало поверье, что олень и хаги являются супругами.







Середина восьмого месяца по лунному календарю, а именно 15-й день (или дзюгоя – 15-я ночь) издавна считались в Японии особым временем любования луной, поскольку она в это время года бывает необыкновенно яркой, и полнолуние особенно красиво. С незапамятных времён обряд цукими – «любование луной» был одним из главных событий осеннего сезона, когда люди устраивали празднества при лунном свете и благодарили богов за хороший урожай. Церемония цукими отражается на картах, соответствующих августу мисканту. По древним поверьям, луна приносила людям счастье и достаток, символизировала единение всей семьи. Для ночи полнолуния в Японии издавна готовили церемониальную еду – цукимиудон, цукимисоба – специальные виды лапши, символизирующие долгую и счастливую жизнь. Но больше всего почитались рисовые лепешки цукими данго с приправой из разных осенних растений. В ночь полнолуния обязательным атрибутом праздника возле столика, куда должен был упасть свет полной луны, устанавливали вазу с пучками степного мисканта сусуки, на подносах раскладывали лепёшки, а также сезонные фрукты и овощи.

Видимо, в связи с этим обычаем в Японии возникла ироничная поговорка хана ёри данго (букв. «рисовые колобки лучше цветов»). В фигуральном смысле речь идёт о том, что реальное дело представляет собой гораздо большую ценность, чем умозрительные и непонятные занятия изящными искусствами.

Календарный обряд цукими в настоящее время практически ушёл из повседневной жизни, хотя до конца XIX в. во время праздника любования луной, как и в древности, сочиняли и декламировали стихи, музицировали, исполняли национальные танцы, пили церемониальное вино, веселились. Несмотря на очень поэтичный в культуре Востока образ полной луны, в Японии за ней закрепилось в то же время шутливое название – бо:дзу, то есть «монах», «бритоголовый». Так или иначе, мискант в народных представлениях ассоциировался с осенней печалью, увяданием природы и тревожны ми предчувствиями.







Осень всегда была богата праздниками, связанными с культом природы. Праздник хризантемы приходился по традиции, пришедшей из Китая, на 9-ый день 9-го месяца (в Китае он носил название «двойной девятки»). В этот день полагалось подниматься на возвышенность, пить рисовое вино с лепестками хризантем и вино, настоянное на кизиле.

Японцы, как и древние китайцы, верили, что хризантема обладает магической возможностью продлевать человеку жизнь и обеспечивать ему долголетие. В Японии существовал ритуал преподнесения в этот день друг другу чашечек сакэ с лепестками хризантем. Этот напиток назывался кикумисакэ – «сакэ для любования хризантемой». На самой дорогой карте, соответствующей сентябрю, изображена такая чашечка рядом с хризантемой. Издавна был распространён также обычай - делать настой из цветов, стеблей и листьев хризантемы и добавлять в него рис. Его хранили целый год, и пили на следующий год в 9-ый день 9-го месяца. Примечательно, что на чашечках для сакэ часто изображаются все цветы и деревья, включённые в карты ханафуда. О преемственности литературных и религиозно культурных традиций можно говорить и при рассмотрении омикудзи, которые представляют собой таблички с предсказанием судьбы в синтоистских храмах. Такие предсказания судьбы, оформленные в красочные конвертики с использованием разных цветочных символов, с удовольствием покупают туристы и посетители храмов. Среди цветов, использующихся в качестве благопожеланий наиболее часты сакура, пион, слива и, конечно же, хризантема.







Октябрь – сезон красных кленовых листьев момидзи, время поклонения японцев этому символу осени. В старину этот обычай был связан с осенним праздником урожая, со временем он трансформировался в любование клёнами на природе, путешествия на горячие источники и в знаменитые парки. В японской поэтической традиции десятый месяц по лунному календарю обычно связывался не только с клёнами, но и с оленями (словом момидзи также обозначают мясо оленей). Клён и олень являются устойчивым парным сезонным образом. Кленовые листья считались изысканным украшением интерьера дома, их часто преподносят в качестве подарка.

Любопытные наблюдения сделал немецкий этнограф Карл Гагеман на представлении японской танцевальной пантомимы: «Сцена изображает императорский дворцовый парк, украшенный осенними клёнами. Появляются садовник и садовница… Они тот час же принимаются за работу: поливают цветы, собирают сухие листья, метут мосты, лестницы, дорожки…
Появляется третий садовник с бутылкой сакэ, все вместе хотят распить её. Быстро собирают кленовые листья и разводят огонь, чтобы согреть рисовое вино. Прежде за сжигание красивых кроваво красных кленовых листьев и ветвей клёна для всякого рода низких целей полагалась смертная казнь. Когда садовники были уличены в том, что они согревали своё сакэ на огне кленовых ветвей, император пожелал узнать, прежде чем казнить их, почему они нарушили запрет. Потому, что иначе не смогли бы подогреть сакэ, ответили обвиняемые. Ибо в той части императорских садов, которую им отвели для обработки, росли только клёны. А так хотелось распить сакэ. Ведь это единственная радость, без сакэ жизнь не имеет для них никакой цены. Это должен был понять и император. И он понял это, и снял свой запрет. Отныне было разрешено согревать на листве клёна рисовое вино. Употребление красивых красных ветвей для всяких других целей оставалось по-прежнему запрещённым». (Пер. С. Мокульского)







Карты, соответствующие ноябрю, часто называют не только «ива», но и «дождь». Трудно дать однозначное объяснение, почему ива, в поэтической традиции чаще всего ассоциирующаяся с весной, с маем, оказалась в картах ханафуда в таком дождливом и холодном месяце, как ноябрь. Но, вероятно, ирис с большим правом претендует на месяц май, поэтому ива оказалась просто передвинутой на другую позицию. Загадочным представляется использование образа ласточки в ивах. Возможно, парный образ ивы и майской ласточки оказался просто механически заимствован из весеннего сезона.

Образ ивы в народных представлениях символизировал собой и свободную любовь. Не случайно в языке остались понятия рю:хаку (букв. «ивовая тропинка»), рю:ко: (букв. «ивовая улица») и карю:гай (букв. «улица цветов ивы»), что означает «публичный дом», «кварталы притонов любви». Дело в том, что в старину среди ивовых зарослей по берегам рек, часто у мостов, по которым передвигались отряды самураев, усталых путников поджидали уютные чайные домики, где можно было развлечься и отдохнуть от забот. «Миром цветов и ив» называют свою профессию изысканные гейши.

С появлением сюжета, отражённого на самой дорогой карте ноября, связана легенда об Ононо Митикадзэ (или Ононо Тофу) – знаменитом поэте и каллиграфе X в., который, наряду с Фудзиварано Юкинари и Фудзивара Сукэмаса, считается одним из великих мастеров каллиграфии эпохи Хэйан. Как-то раз Ононо Тофу наблюдал, как лягушка пытается допрыгнуть до ветки ивы, свисающей над землей. Упорство лягушки произвело на него большое впечатление, и он подумал: если уж маленькая лягушка показывает чудеса упорства и настойчивости, то человеку тем более следует всегда неуклонно добиваться своей цели. На карте изображён этот сюжет. Одна из карт с изображением ивы называется «чёрт под дождём». По народным поверьям, в дождливые тёмные ночи следует остерегаться бродить около ивняков, поскольку в длинных ветках ивы может притаиться привидение или оборотень.







Желтеющие листья павлонии (тунгового дерева) в традиционных представлениях японцев связывались с наступлением глубокой осени. Это растение считалось само по себе очень ценным, и то, что редкая птица хоо (феникс) изображена рядом с ним, увеличивает его и без того значительную ценность.

По старинным поверьям считалось, что мифологический феникс поздней осенью любил лакомиться семенами павлонии – как раз этот сюжет отражён на одной из карт. По представлениям, пришедшим из Китая, феникс напоминал спереди единорога, сзади оленя, шея как у змеи, хвост как у рыбы, спина черепашья, а клюв куриный. Существовало поверье, что эта птица появляется один раз в тысячелетие, предвещая начало благоприятного правления или рождение мудрого учёного.

Эти же символические образы сохранились и в японском языке. К примеру, словом хо:рэн называют колесницу святого или императорский экипаж с золотой птицей хо на крыше в качестве украшения. Образное выражение хо:су («птенец феникса») до сих пор употребляется, когда говорят о талантливом, многообещающем юноше. Японские поэты традиционно обращались к образу павлонии, связывая представление об осенних холодах с приближающимся уходом в мир иной: даже без ветра широкие листья павлонии один за другим сами никнут к земле. В синтоистской обрядности, посвящённой началу нового года, японцы использовали для отпугивания злых духов посох цуэ, который делали из древесины павлонии. Вероятно, и этот обычай имеет китайские корни: в старину китайцы широко использовали павлонию в погребальных обрядах для изготовления ритуальных статуэток, траурных посохов и саркофагов. Образ павлонии встречается в императорском гербе кирино мон, впоследствии широко применявшемся в самурайской символике. Что касается птицы хоо, то парные изображения фениксов, обращённых друг к другу, можно увидеть на различных клинках и мечах катана, а также на знаменитых бронзовых зеркалах китайского происхождения, относящихся к VI–VIII вв. н.э. Такие зеркала называются со:хо:кё: (букв. «зеркало с парой фениксов»). Круг образов, который в восприятии японцев вызывается цветами павлонии, будет неполон, если снова не упомянуть шедевр японской классики «Повесть о Гэндзи». Образ несчастной матери принца Гэндзи связан с местом, где она проживала, а именно с Павильоном Павлоний. Первая глава романа, повествующая о рождении главного героя, так и называется – Кирицубо – «Павильон Павлоний». Павильон Павлоний, где обитали менее влиятельные наложницы, находился в отдаленной северо-восточной части дворцового комплекса, а свое название получил оттого, что перед его входом росли павлонии. Проводя аналогии с парным образом феникса, можно предположить, что создательница бессмертного образа принца Гэндзи писательница Мурасаки Сикибу намеренно связала его появление на свет с павлониями: при такой трактовке образ матери будущего блистательного принца можно воспринимать как птицу хоо, слетевшую на ветку павлонии возвестить миру о рождении нового героя.

В Японии насчитывается более тридцати видов игры в цветочные карты. Сложилась достаточно сложная и разветвлённая система правил, требующая от игроков определённых исторических знаний, максимального внимания и сосредоточенности. В самом деле, сам факт наличия многочисленных дополнительных комбинаций, бонусов и прикупов, свойственных также и системам, принятым в азартных европейских картах, довольно сильно сближает этот вид карт с «западными».

Тем не менее, при более глубоком и тщательном изучении особенностей японских цветочных карт можно прийти к выводу, что содержательная и познавательная сторона японского варианта карт по-своему уникальна. Несмотря на определенную азартность, игра в ханакарута подразумевает владение культурно-историческим контекстом и знание большого количества обычаев, касающихся материальной и духовной жизни японского народа и складывавшихся на протяжении нескольких столетий.

После себя
что я оставлю на свете?
Вишни весне,
лету голос кукушки,
Осени алые клёны...

(Рёкан, пер. А. Долина)



В аниме Summer Wars (в 2010 году это аниме завоевало премию Японской академии за лучший анимационный фильм года) в Ханафуда Кои-Кои играли все члены клана Дзинноути.