− Тиё-сан всегда сама заполняла их, − с грустью тихо произнес Мацуда-сан. 
Я схватила ближайший ко мне отчет (а это были именно отчеты) и жадно вгляделась в буквы… Изнутри поднялась холодная приливная волна, смывая мое сознание и унося его в воды ее прошлого. 
Тиё стоит у зеркала, расчесывая длинные рыжие волосы. Искристые серые глаза с любовью находят в зеркале отражение сидящего позади нее мужа. На руках он держит их будущее. Девочка завернута в розовое одеяльце, она мирно спит. 
− Сай… Мы сможем воспитать из нее достойного человека? − чуть хмуря красиво изломанные брови, спрашивает она. 
− Она будет… достойной нашей фамилии, − уверенно отвечает супруг. Он опускает голову. Глаза скрываются за длинной растрепанной челкой. 
Тьма. 
− Ты злая! Злая! Противная! Я… − маленькая девочка в запачканном платьице срывается в плач. У девочки такие же серые глаза, как и у нее. И такие же медные волосы, как у Сая. Никто не узнает, что это не их родной ребенок. − Почему ты не пускаешь меня к нему? Он хороший, Тиё! − выкрикивает сквозь слезы дитя. 
А она не знает, что сказать. Ведь может случиться так, что это чудовищное порождение Пустыни будет врагом ее любимой дочери. Вчера Вера жаловалась, что он сломал руку ее сыну. Нет уж, надо держать их подальше друг от друга… Я люблю тебя, детка, считай меня дурной мачехой, но я ни за что не позволю кому бы то ни было причинить тебе вред… Она втаскивает упирающуюся дочь в дом и захлопывает за собой дверь. Внутри Тиё отпускает детскую руку и бежит в спальню. Хрупкие женские плечи сотрясаются от рыданий. Она даже не может сказать своему ребенку, что только она, Рю, составляет смысл ее жизни. В ней − их надежда на будущее. И хоть пророчество еще не до конца разгадано, и она, и Сай твердо уверены, что дитя со Знаком − это она. Но какую роль ей уготовила судьба? Сможет ли она, справится ли со своим предназначением, смысла которого еще никто не ведает? 
Тьма. 
Медленно оплывает свеча. Желтое пламя отбрасывает тени на стены. Тиё лежит в постели. Рядом − бумаги и карандаш. Она уже знает, что не доживет до рассвета. Сато так и не выяснил, кто, когда и чем отравил ее. Конечно, ему удалось приостановить действие яда, но не обезвредить его. Эти… люди даже не представляют, что творят. Их разум затмили жадность и властолюбие. Ее дочь еще очень неопытна, и… чиста. Почему же именно так все должно закончиться? Сая устранили пять лет назад. И никто не докопался до истины. Как же долго он ждал ее там, в вечном оазисе жизни… Где нет места боли, горю, страданиям, одиночеству. Слабеющей рукой она подтягивает к себе письменные принадлежности, на листе с последним отчетом криво выводит: «Я люблю тебя, Рю». Улыбается. Бесшумно растворяется окно. В полутемную душную комнату проникает прохлада, вместе с прохладой приходит Сато. Долго безмолвно сидит у ее постели. Она протягивает ему бумаги: 
− Отдашь ей, когда придет время… 
− Тиё, я… − мужчина с силой трет лицо, сдерживая наворачивающиеся слезы. 
− Я знаю, Сато, − ласково улыбается она. − Если бы я не встретила Сая… Ты был бы прекрасным… супругом… Не оставляй… Рю… 
Колеблется пламя свечи. Это приходит утренний ветер пустыни… Пламя гаснет. 
Тьма. 
Когда я пришла в себя, то первым, что почувствовала, были обжигающие слезы. Она все это время… Она всегда так любила меня… Какая же я отвратительная дочь! Я… никогда не стремилась понять ее, хоть с моими способностями это было бы легко. Со стыдом и ужасом в сердце я раскаивалась глубоко и искренне в том, что желала, чтобы она исчезла из моей жизни навсегда… Как же я могла так относиться к человеку, который настолько искренне верил в меня, оберегал меня всю мою жизнь? Никого и ничего не стесняясь, я разрыдалась в голос. Кто-то из моих ребят обнял меня, я уперлась лбом в крепкое жесткое плечо, значит, это Рин-кун, и заревела еще сильнее − оттого, что они все теперь жалели меня, достойную только презрения, но никак не жалости. 
− Простите меня, пожалуйста! Вы меня когда-нибудь простите? − я захлебывалась собственными слезами, не в силах остановить эту дикую боль в сердце, разорвавшую мою жизнь надвое. На «до» и «после». 
− Фудзивара-сан, не плачьте, − спокойный голос Сато-сана долетает до меня сквозь заглушающую все пелену горя. − Вашим родителям это бы не понравилось. Ведь… Тиё просила меня приглядеть за вами, боюсь, она рассердится на меня, когда увидит, что вы так плачете. 
Я судорожно втянула воздух, зашмыгала носом, стараясь остановить слезы. Он прав. Я ведь Фудзивара-но Рю. Мое имя означает «Дракон». Я должна быть сильной. Истериками ничего не вернешь назад. 
− Она… хотела… чтобы я… была… хорошим… человеком, − прерывисто вздыхая, но уже успокаиваясь, пробормотала я. Рин отстранился, видя, что почти все уже в порядке. − Я… ни о чем не могу думать сейчас, Мацуда-сан. Извините… Можно нам встретиться еще как-нибудь в другой раз… Мне скоро на работу… надо привести себя в порядок, иначе Казекаге будет смеяться над моим распухшим лицом и красным носом… Еще подумает, что я пью саке в такую рань. 
− Наш Казекаге смеется? − с недоверием вопросил Рин-кун. 
− Фигурально выражаясь, − утерев лицо протянутым Джеммой платком, объяснила я. 
− Я помогу донести ваши книги, − встал из-за стола Мацуда-сан. 
− О… спасибо большое, − я тоже поднялась. − Мне надо привести себя в порядок. С вашего разрешения. 
Холодная вода и горячий чай сделали свое дело. Мне полегчало. Вот только глаза выдавали. Ничего, Гаара-сама, наверное, не обратит внимания на это. Достаточно того, что он признает мое существование. Бедная моя мама, она так не хотела, чтобы я с ним виделась… Он теперь совсем другой. Он защищает нас, мама. И никто больше не жалуется на сломанные руки… 

Когда мы с Мацудой-саном подходили к зданию Совета, на балконе, дверь с которого вела в кабинет Каге, я заметила одинокую фигуру в бело-голубом. Гаара-сама наблюдал за тем, как мы прощались, как Сато-сан передавал мне папки, улыбался, скромно и вежливо кланялся, уходил. Я вошла в здание, а он, наверное, еще стоял там, провожая взглядом моего нового знакомого. 
В нашем с Козугой-сан помещении пахло свежим печеньем и молочным чаем. Сама Шойчи-сан, наверное, уже в архивных запасниках. Перво-наперво надо отчитаться перед Гаарой-сама о проделанной работе… 
Только войдя в кабинет, я почувствовала, какой тяжелой стала его атмосфера. Казекаге еще не приступал к работе, а на столе уже лежало сломанное пополам металлическое стило. Он стоял ко мне спиной и что-то разглядывал в круглое окно. Спина у него была прямой, как палка. Я занервничала, но не убегать же? 
− Доброе утро, Казекаге-сама, я вчера вечером перевела те докуме… 
Договорить он мне не дал, не оборачиваясь, спросил: 
− Кто это был? 
− Простите? − не сразу поняла я. 
− Кто с тобой был только что? Он нес твои папки, черноволосый, худой, любезный такой… Маска АНБУ на поясе… − многословность не входила в список достоинств нашего Каге. И эта несвойственная ему длинная речь подтверждала мои опасения − Гаара-сама был чертовски зол. Повернувшись ко мне и не дав рта раскрыть, он продолжил: − Почему у тебя глаза красные? Он что, тебя обидел? 
Первым порывом было начать нести оправдательно-сбивчивую чушь, но вместо этого я услышала от себя же: 
− А вы почему интересуетесь, Казекаге-сама? Это имеет отношение к моим прямым обязанностям? − пожалеть об этом пришлось тотчас же. 
Гаара-сама со свистом втянул сквозь зубы воздух, медленно-медленно сел за стол, опустив сжатые кулаки на подлокотники своего кресла: 
− Я интересуюсь, потому что прежде не видел… его, − через паузы объяснил он. 
− Значит, это хороший АНБУ. Их работа и должна быть незаметной, − я решила не подливать масла в огонь и развеять его сомнения насчет порядочности этого гражданина. − Он старший внук Козуги-сан. Его зовут Мацуда Сато-сан. Мы познакомились сегодня утром. 
− И он уже носит твои вещи, − с очень неприятной интонацией отчеканил Гаара-сама. С ним точно творилось нечто неладное. 
− Папки и книги для записей довольно тяжелый груз. Вас же не было рядом, чтобы помочь все это донести, − выпалила я, краснея и избегая встречаться взглядом с его глазами, чей голубовато-зеленый лед начал опасно плавиться… 
− Ты больше не будешь таскать такие тяжести… сама, − с нажимом произнес он, ставя жирную точку в нашей беседе. Ну вот и поговорили, подумала я, раскладывая перед ним в две стопки оригиналы и перевод архивов. Весело началось третье утро… Что дальше-то будет? С чего он так рассердился? Как всегда язык у меня длинен, да ум короток, я не удержалась: 
− А вы всегда так сердитесь, когда видите незнакомого человека, Сабаку-сама? 
Его лицо мгновенно превратилось в маску из розового мрамора, холодную, гладкую и невероятно… угрожающую. Жили только глаза, обведенные фиолетовыми кругами от вечного недосыпания. И эти глаза сейчас готовы были спалить меня заживо. А заодно и все остальное. 
− Иди… работать, Рю. 
Я покорно кивнула, поклонилась и поспешила убраться восвояси. Выскочив за дверь, я долго не могла отдышаться… Стена приятно холодила спину, но руки, прижатые к груди, не могли помочь моему сердцу биться ровнее… Сердечко мое, к чему эта сумасшедшая барабанная дробь? И от чего так радостно? Он назвал меня по имени! Не «Фудзивара», а «Рю», он сказал… Может ли статься, что он согласится пойти со мной на Праздник Фонарей? До него еще три месяца, но все же... За три месяца может многое случиться, а если учитывать то, что произошло за три дня… Я рассмеялась своим глупым счастливым мыслям и поспешила заняться работой. Ведь он так сказал! 
За весь день мне так и не удалось толком поговорить с Шойчи-сан, из старых завалов мы извлекали такие интереснейшие свидетельства прошлых десятилетий, а иной раз и веков, что просто диву давались, как могло это все здесь просто так валяться? И ведь это было не обычное наследие страны Ветра, это принадлежало Скрытой деревне Песка. Суне. Всем нам. Конечно, нужно взять во внимание то, что Каге становились в основном воины, но никак не бюрократы. Им некогда было раскладывать все по полочкам и возиться с какими-то стародавними бумажками. Да и архиваторы появились сравнительно недавно. Я − всего лишь третий из всех, но в обозримом будущем должен появиться и четвертый, когда я стану старшим архиватором, а Шойчи-сан уедет в свое кругосветное путешествие. Но, думаю, это будет не так скоро. 
Вечерело. Снаружи все покрыла легкая туманная дымка, предвестник дождя. Наконец-то! Эта сушь все-таки выводит из себя. Когда проходит дождь, Суна расцветает… Открывают внутренние сады, галереи и переходы которых сплошь из редких видов растений… Искусственные пруды наполняются водой, парковая зелень становится ярко-зеленой и тугой... Жаль, что это бывает не слишком часто. 
Мы с Шойчи-сан только сели пить чай, как в дверь вежливо поскреблись. Я открыла. Молодой человек, лет четырнадцати протараторил, не обременяя себя вежливостью: 
− Ты Фудзивара-но Рю? Иди, тебя Казекаге требует! 
Не успела я спросить по какому делу, как мальчишка умчался, будто его и не было. Я оглянулась на Козугу-сан. 
− Иди, детка, я подожду, − кивнула она. − Заодно спросишь, будет ли он пить чай с нами? Сегодня я сделала медовники. 
Ох, не нравится мне это, − думала я, шагая по коридору. Вдруг что-то не то? Опять начнет разглагольствовать… Так и по шее схлопотать не долго… Трусишка. Вот как меня следовало назвать родителям. Какой из меня Дракон? 
Немного помявшись перед высокими дверями, набравшись смелости, я вошла. На столе его лежали несколько отчетов с заседаний, на которых он не присутствовал, и, по всей видимости, он пытался в них разобраться. Часть материалов была закодирована. 
− Вы хотели меня видеть, Казекаге-сама? − остановившись на почтительном расстоянии, осведомилась я. 
− Да. Подойди, − Гаара-сама не отрывался от текста, что-то помечая в личной записной книжке. Я сделала несколько шагов и встала прямо перед его столом. 
− Сюда, − уточнил он, указывая рукой на место справа от него. Поднимать глаза он избегал. Сердце мое снова пустилось вскачь. Горло стало сухим и шершавым, как скорпионья нора. К лицу прилила кровь, а тело окаменело. 
− Я… где-то ошиблась? − мой осипший шепот все же оторвал его от работы. Он поставил палец на то место, где читал и взглянул на меня. Его вздох прозвучал, как ругательство. Кляня себя за то, что так реагирую на его присутствие, я обошла стол и встала там, где Гаара-сама указал. Его взор вел меня, словно щенка на поводке. 
− Здесь, − он постучал ногтем по строке. − Почерк… 
Мне пришлось наклониться, чтобы разглядеть то, на что он указывал. Я ношу длинные волосы и очень редко собираю их в какую-то прическу, вот и сейчас прядь выбилась из-за уха, и кончик ее свернулся завитком прямо на столе… Совсем рядом с его рукой. 
− Простите, − я заправила волосы. − Где, вы говорите, трудно прочесть? − О, все ветра пустыни! Я почти касаюсь его! От этого сладко-горького аромата его тела, которое так нещадно скрывает мантия, закружилась голова. Щекой я чувствовала тепло, исходящее от его кожи. Мы так близко… Опасный жар растекся по венам, сгущаясь в пульсирующий клубок внизу живота. Я сжала губы, чтобы не выдать себя неосторожным вздохом. 
− Тут. 
Я склонилась еще ниже, наши лица теперь были на одном уровне, и если чуть повернуться, то… Невероятным усилием воли я заставила себя смотреть туда, куда мне указали. 
− Гм… здесь написано: решили отклонить предложенную кандидатуру, Казекаге-сама, − прошептала я. 
− Угу. 
Он все-таки повернулся. Наши взгляды переплелись, проникая друг в друга. Сердце остановилось. Дыхание пресеклось. Я почувствовала, как медленно и неотвратимо начинаю погружаться в него. Полустоном из груди вырвалось: 
− Нельзя… 
Я с трудом, как будто двигалась в заполненном вязким маслом пространстве, отстранилась от него и, сделав шаг назад, едва не растянулась на полу. Гаара-сама отреагировал молниеносно, заключив мое тонкое запястье в мертвую хватку жестких длинных пальцев. Рывком привел меня в вертикальное положение… Мы так и застыли: он, держащий меня за руку, я, с рухнувшей в пропасть и теперь возносящейся к небесам душой… И снова − глаза в глаза. Казекаге разжал пальцы: 
− Пиши разборчивее, Фудзивара. 
Но я знала… уже знала, что он хотел сказать совсем другое. Однако не стал. 
− Прошу прощения, Казекаге-сама, − я поклонилась, − такого больше не повторится, − еще один поклон. 
− Иди, − он потер виски, склоняясь над документами. 
− Ано… Сабаку-сама, Шойчи-сан просила узнать, почтите ли вы нас своим присутствием сегодня на вечернем чаепитии. Она испекла медовников… − запинаясь, и все еще чувствуя остроту момента, произнесла я. 
Лицо его чуть оживилось: 
− Немного позже, − отрывисто бросил он. 
− С вашего разрешения, − третий поклон. Кое-как переставляя ватные ноги, я вышла за дверь. 
Хотелось кричать или плакать, или смеяться, или… Запястье горело, будто содрали кожу. Я чуть помассировала его, но зря − стало только хуже. Присмотревшись, я поняла, что так и есть − на костяшках виднелись ссадины, а там, где хватка была наиболее сильной, наливались краснотой будущие синяки. Вот тебе и прикосновение Казекаге, − промелькнуло в голове. Спасибо скажи, что не сломал и не вывихнул, а ведь мог же! По сравнению с этим падение на пол начинало казаться не таким уж и опасным… И все-таки оно того стоило. 
Подвывая под нос мотивчик детской считалки про двух тигров, я вернулась на свое рабочее место. 
− Он придет, Шойчи-сан! − пела я, порхая по крошечной комнатенке и сервируя стол. − Правда, это замечательно? 
Козуга-сан, пряча тихую улыбку, наблюдала за мной. Она расположилась в кресле, которому, верно, было столько же лет, сколько ей самой. 
− Тебя удовлетворило то, что ты узнала, Рю-чан? − она поставила локоть на подлокотник и уперла сухонький кулачок в подбородок. 
− Совсем нет, − я покачала головой, − но зато до меня дошло, что мои родители по-настоящему любили меня. Это важно. 
− Твоя мать была чудной женщиной, − кивнула Шойчи-сан. − Я, конечно, близко ее не знала, но Сато рассказывал… − Где ты успела так пораниться? − озабоченно нахмурилась она, разглядев наконец-то в этом скудном свете мой синяк. 
− Так… не до конца упала, − попыталась я отделаться полуправдой. 
− Хм… Мне чудится, или это и в самом деле очертания чьих-то пальцев? − подняла бровь она. 
− Казекаге меня поймал, − вынужденно созналась я, ощущая, как кровь снова бросается в лицо. 
− Значит, Гаара-кун, − со странно довольным выражением прищурилась старший архиватор. − Трогательная забота о подчиненных, − с очень-очень хитрой миной продолжила она, явно ожидая от меня какой-то реакции. 
− Э-э-э… Да. Он такой, − только и смогла выдавить я. 
А потом пришел Гаара-сама. И мы сели пить чай. Казекаге даже отважился вставить несколько слов в нашу болтовню с Шойчи-сан. К концу мне уже начало казаться, что я знаю этих двоих всю жизнь, впрочем, в случае с Сабаку-сама так и было. Почти. 
Неожиданно в сонм моих радужных мыслей серым дымом пепелища вплелась одна: а что, если это и в самом деле просто забота о подчиненной. Наверное, ужас отразился-таки на моем лице, потому что Шойчи-сан, увлеченно доказывающая Гааре-сама необходимость постройки отдельного здания хранилища, замолкла. Оба уставились на меня, как будто я им могла что-то объяснить. Натянуто улыбнувшись, я замахала руками, открещиваясь заодно и от собственных мыслей: 
− Ничего, все в порядке… 
Неловкую паузу прервал Казекаге-сама, поднявшись со стула, он загадочно сообщил: 
− Поздно, − а потом добавил: − пора. 
Шойчи-сан захлопотала над столом, приводя все в порядок, я помогла ей одеть пальто. Гаара-сама не ушел, как позавчера, а остался, терпеливо дожидаясь нас. 
На улице было прохладно. Я поежилась. Гаара-сама двинулся вперед, мы с Шойчи-сан пошагали за ним. Я разглядывала его широкую спину, запоминая, как ложится складками мантия при его движении. Чем старше, тем большую силу он набирает… Пусть его насильно избавили от Шукаку, но опыт и его собственную чакру не отнимет никто. Ему сейчас девятнадцать. Он старше меня. Но всего на несколько месяцев. 
Я не заметила, как мы дошли до дома, Казекаге-сама обернулся, кивнул нам, прощаясь, и его белая мантия растворилась в сгущающихся сумерках. 
− Ну, до завтра, Рю-чан. Когда будешь готова поговорить о… себе, скажи ребятишкам. Они свяжутся с Сато, − посоветовала на прощание Шойчи-сан. 
Я поднялась по ступенькам, намереваясь сейчас же разобраться в том, с кем, собственно, я делю кров. 
Утро. Мягкая серая лапка предрассветной полумглы щекочет ресницы, побуждая открыть глаза. Сегодня я снова увижу его. И все же, какие внезапные перемены в жизни… Со мной рядом живут трое лучших членов «Астро». Да, они еще дети, но дадут фору любому шиноби! С такими защитниками ничего не страшно, вот только не понятно от чего или кого они меня защищают. Мне не в тягость было их общество, когда я понятия не имела о том, кто Рин, Таи и Джемма на самом деле. Не в тягость и теперь. 
За завтраком собрались все вместе, болтали ни о чем. Потом я снова вышла на веранду. Но сколько ни ждала, Казекаге-сама так и не появился. Сердце провалилось в пустоту, когда я поняла, что он не пройдет здесь сегодня. Мгновенно собравшись, я побежала на работу, надеясь там встретить его и понять, что же случилось. 
Кабинет был пуст. Ни записки, ничего! С каких это пор ОН должен ТЕБЕ записочки оставлять, а? Наивная дурочка. Ты − работник. Он − твой руководитель. Все. Это все. Я буквально упала в кресло для посетителей, эмоции… эмоции… бардак в душе, вот что это такое. Любая мелочь может столкнуть в бездну отчаяния, когда ты мечешься между мечтой, надеждой и крахом всего, что у тебя есть светлого. Все светлое для меня − Гаара-сама. Раньше так не было больно от его отсутствия. Наверное, теперь я решила, что он каждый день будет… здесь. Но от этого моего внутреннего, надуманного решения внешние реалии не изменились. Он по-прежнему Казекаге. Он по-прежнему шиноби Суны. И у него есть свои обязанности. А ты − должна с блеском выполнять свои, чтобы он тобой гордился, Рю. Если не можешь быть рядом с ним, когда его нет, то будь лучшей там, где ты есть. Твердо кивнув самой себе я встала, вышла в коридор, плотно прикрыв за собой двери, и отправилась посмотреть как закладывают котлован для нового архива. Шойчи-сан все-таки уломала его, − улыбнулась я. 

Его нет уже неделю. Никто не говорит где он. Будто эта какая-то государственная тайна. Будто я могу как-то… Я почти не сплю, почти не ем, ни с кем не разговариваю. На все вопросы типа: «Деточка, да что это с тобой творится?», − отвечаю: «Ничего». Я постоянно, каждую секунду, каждый миг своего существования думаю о нем. Думаю, думаю, думаю… моя голова скоро лопнет от того, что ее раздирают столь противоречивые мысли. Нигде нет никаких документов или зацепок, куда же он отправился? В их доме темные окна. Значит, он ушел со своими… Даже когда его похитил Дейдара, мне не было настолько плохо. Больно. Это ужасно. Страх за ставшего особенным для тебя человека. Нельзя вот так молчать все время. Надо что-то делать. Надо как-то признаться ему… Решиться… Пусть он посмеется, пусть он скажет, что не может ответить на мои чувства… Но я буду знать. Я буду… знать, что с ним все в порядке… Я заметалась по архиваторской, как пойманная дикая кошка. Я готова была выть, но еще сдерживалась. 
Я была пустой оболочкой без него. Моя душа отлетела к нему. Остались только голова, глаза, и руки для работы. Меня позвали на заседание. Я крепче сжала свиток и карандаш. Снова эта бюрократия, эта видимость бурной деятельности… Идя по коридору, увидела, как спешно приводят в порядок свои кабинетики служащие. Мальчишка со шваброй носился по коридору, натирая полы до блеска. Сердце екнуло, я схватила парня за рукав курточки: 
− Что случилось? 
− Казекаге-сама возвращается! Его уже видели недалеко от ворот в деревню. 
Я бегом побежала вниз по лестнице, но, словно врезавшись в каменную стену, остановилась. Что будет, если сейчас ты сбежишь с заседания, Рю? Думаешь, тебе позволят остаться? Я развернулась. И с трудом волоча ноги, поднялась на второй этаж. Будь оно проклято! Кто придумал эти заседания? Чуть не плача, я заняла свое место в нише, приказала себе успокоиться, но это не помогло. Руки тряслись, как у запойного пьянчуги. Сердце бухало паровым молотом, вколачивая острые иглы боли под ребра. В зал заседаний заглянула Шойчи-сан, поманила меня к себе, пока не началось. Я сползла с сиденья… 
− Давай сюда это, − с неизменной хитринкой в голосе и глазах, она отобрала у меня свиток и карандаш. − А теперь беги… Встреть его. 
− Но… Шойчи-сан… заседание… − я ошеломленно глядела на нее, не смея поверить в те слова, что услышала. 
− О, этим ворчунам все равно, кто будет протоколировать их бредни! − махнула рукой старушка. − Много они понимают в том, что важнее этого? − загадочно подмигнула она мне и скрылась в нише. 
Я кинулась оттуда, как будто это был мой единственный шанс на побег из тюрьмы, куда меня засадили пожизненно. 
До ворот я добежала так быстро, как могла. Еще издали я увидела его фигуру. Он сказал пару слов шиноби, окружившим его, и направился в сторону деревни. Тыква за спиной, подол боевой мантии изорван, ботинки в грязи… Боже, куда они ходили? Позади шли его старшие сестра и брат. Тоже не в лучшем состоянии… И их ненадолго задержали привратники. 
Я закрыла глаза на секунду. Нет. Я не стану прятаться на этот раз. И останавливаться не стану. Пусть думает, что хочет… Он увидел меня, на лице мелькнула тень удивления, я рванулась из последних сил… Мое тело впечаталось в его − крепкое, как песчаная статуя. Он даже не попытался уклониться! − махнула хвостиком юркая мысль. 
Руки взлетели, как птицы, и опустились на его широкие плечи. Я крепко зажмурилась, не зная, чего ожидать: толчка, окрика, отповеди? Эта идея уже не казалась мне такой прекрасной. Радость пополам с тревогой переполняла меня и выхлестывалась через край… слезами облегчения. Он жив. Он в Суне. Жив! Теплый, остро пахнущий потом, грязный весь, пыльный, израненный, но живой… 
− Живой… − всхлипнула я. Получилось глухо, как из бочки… Мое лицо было втиснуто в нагретую кожу нагрудника, а макушка приходилась на уровень его подбородка… 
Его руки легли мне на плечи. Широкие ладони, длинные пальцы. Твердые, уверенные… Мир растворился в блаженной тьме. Он не сердится! Сердце было готово разбить тесную клетку ребер и вырваться на свободу. Ладони любимого жгли кожу сквозь тонкую ткань блузки… 
− От нашего Гаары так легко не отделаешься, − усталый густой мужской голос. Волна холода окатила меня с ног до головы, когда я поняла, что мы вовсе не одни во всей Вселенной. Что есть еще люди, которые, вероятно, недоумевают, кто это такая и почему она ТАК ведет себя с КАЗЕКАГЕ. 
Почувствовав мое смятение, Гаара-сама убрал руки, я сделала шаг назад. Провалиться сквозь землю, вот все, чего мне хотелось в данный момент. Стать песчинкой в тыкве Каге. Но я подняла раскрасневшееся лицо и смущенно заулыбалась. Темари фыркнула и, обогнав нас, пошла вперед. Канкуро расплылся в широчайшей ухмылке и поспешил за сестрой. Казекаге-сама пытался сохранить привычную бесстрастность. Мы шагали рядом. Он, наконец-то, спросил: 
− В Совете… как? 
− Заколачивают сваи под фундамент нового хранилища, − дрожащим от напряжения голосом сообщила я. 
− М-м-м… 
Я исподволь любовалась им, и никак не могла пригасить счастливой улыбки. Так мы добрались до госпиталя. Ему нужно пройти медицинское освидетельствование и отдохнуть хотя бы несколько часов, прежде чем появляться в Совете. 
− Надеюсь, у вас все будет в порядке, Казекаге-сама, − я учтиво поклонилась. Надо уходить. Однако ноги мои приросли к земле, разогнувшись, я взглянула на него. Гаара-сама смотрел на меня, будто видя впервые. Я не знаю, виновато ли желтое солнце, или желтые отблески песка, или… Но глаза его на миг потеплели. Я поклонилась еще раз и повернулась, чтобы идти… Его пальцы сомкнулись на левом запястье. Почти как тогда. Синяки на правой руке еще не прошли, обнаруживая рисунок жесткой хватки желтовато-зелеными кольцами. 
− Погоди… Пойдешь со мной… Отчеты… Вечером будет большое заседание… не успею… сам, − как мог объяснил он и выдохнул, будто эта речь утомила его. Я возликовала! Какое счастье, что Шойчи-сан помогла мне, и я могу провести с ним немного больше времени. 
− Мне только нужно бумагу взять… и карандаш. Я постараюсь побыстрее, Сабаку-сама, − пробормотала я, окончательно растерявшись и ощущая, что снова начинаю впитываться в него… Он все еще держал мое запястье, а когда заметил это, сказал: «О!», − и отпустил. Все тут же прошло. Потом взор его упал на мою правую. Глаза расширились, Гаара-сама, вероятно, вспомнил при каких обстоятельствах и кто наградил меня этим «браслетом»… Наверное, то, что отразило его лицо, можно было назвать смущением. Если знать Казекаге хорошо… 
Я сделала несколько шагов назад и, заставив себя не оглядываться, чуть ли не бегом понеслась в Совет. 
− Шойчи-сан! Шойчи-сан! Где мои принадлежности? Казекаге-сама хочет, чтобы я помогла ему составить отчеты о миссии! − я вихрем летала по комнате, вздымая пыль и аккуратно разложенные бумажки. Все это опускалось на пол, но меня не останавливало. 
− Ах, молодость, молодость, − качала головой Казуга-сан, кряхтя и собирая то, что я раскидала. − Как он там? 
− Слегка ранен, − отозвалась я из недр шкафчика, куда полезла за бумагой и сумкой. − А одежда вообще в негодность пришла. Думаю, им там досталось. Но он живой! Это… просто чудесно… 
− Рю-чан… 
− А? 
− И давно ты к нему так относишься? − осторожно поинтересовалась Козуга-сан. 
Ей можно рассказать, решила я: 
− Лет с пяти, думаю. 
− Надо же, − одобрительно покачала головой старушка, поднимаясь с пола и усаживаясь в кресло. − Ты знаешь, мне кажется, он об этом догадывается, − сообщила она, складывая бумаги по порядку на коленях. Я задохнулась: 
− Не может быть! Я… 
− Ну… есть люди, которые не замечают очевидного, но я, например, к ним не отношусь. Большинство не видит дальше собственного носа, а стоило бы иногда оглядываться по сторонам, − улыбнулась Шойчи-сан. 
− Вы… 
− Я буду молчаливее пустыни, − пообещала старший архиватор, заметив мое состояние. 
− И пески иной раз поют, − напряженно ответила я, буравя пожилую женщину взглядом. 
− В конце-концов, Рю-чан, ты же этого сама хочешь! − заворчала она. 
− Я боюсь, − призналась и ей, и самой себе я. − Не хочется становиться посмешищем, на которое тыкает пальцем каждый, мол, смотрите, она безнадежно влюблена в нашего Каге… 
− Почему же безнадежно, − ласково осведомилась Шойчи-сан. − Выше голову, Рю-чан! Ты знаешь, я тут кое-что нарыла в архивах. Касательно нашего общего интереса. Займешься на досуге? − сменила тему она. 
− О, конечно! − я взяла протянутые мне папки и уложила в сумку. Туда же отправились письменные принадлежности и бланки отчетов для Казекаге. − Я пойду, он ждет, − улыбнувшись, я прикрыла за собой дверь.