предыдущая глава
СЛОВА.
Что происходит? Неужели всё, что она сказала, правда?
Я думал, что сильно страдал от безответной любви. Но теперь я понял, что моя боль была просто глупа и наивна. Я понял, что мои страдания были детскими. Теперь мне по-настоящему больно, теперь я по-настоящему страдаю.
Она убила меня своими словами, прожгла дыру в сердце, оставила меня наедине со своим горем. Она ушла, оставив витать в воздухе горечь потери и безысходность.
Мне всё напоминало о ней. Диван, на котором я сейчас сидел, обхватив голову руками, был весь пропитан ею. Её запахом, ароматом её волос. Её призрак неотступно следовал за мной, мучая меня, заставляя понимать, что она не принадлежит мне, что все мои попытки завладеть ею были тщетны.
Почему жизнь так несправедлива? Ведь, возможно, человек, которого она любит, ни во что её не ставит. А я ведь готов носить её на руках всю жизнь. Готов делать всё, что она пожелает.
Время ушло. Я опоздал. Я опоздал с самого начала этой гонки.
Я всегда добивался своих целей, что бы ни происходило, я всегда шёл к победе. А теперь… Я проигравший. Ну почему? Я ведь боролся, отчаянно боролся. И я проиграл. А мой соперник, не прилагая никаких усилий, победил.
Я был уверен, что Кушина тоже мучается от безответной любви. Иначе зачем она всё своё свободное время проводила со мной?
Я желаю ей только счастья. И если она будет счастлива не со мной, что ж, я буду радоваться. Самое главное для меня - видеть её счастливой, слышать её смех.
Но, чёрт побери, мне так плохо! И самое обидное - я не могу ничего сделать. Я не могу силой заставить её быть со мной, не могу заставить её любить себя. Мне остаётся только смотреть и мучиться, понимая, что я бессилен. Что моё плечо не почувствует её слёз, что я больше не услышу её откровений.
Я теперь для неё никто. Я теперь просто знакомый. Пропасть, образовавшаяся между нами, с каждым мгновением становилась всё больше и больше.
Просто слова… Ничего не значащие. Они ведь могут быть всего лишь пустым звуком, я ведь мог не поверить им, я ведь мог опровергнуть их. Но я этого не сделал. Не сделал, потому что верю ей, потому что люблю её.
Трудно описать всю боль, которую нанесла мне Кушина своими словами. Я думал, что близкие люди не могут тяжело ранить, не могут причинить большой вред. Я думал, что только враги способны на это. Но теперь я понял. Близкие люди причиняют большую боль и больший вред, чем заклятые враги.
Сейчас мне казалось, что стены давят на меня. Уютная гостиная, в которой я любил находиться в пасмурные дни, больше не согревала. Здесь всё казалось серым и безжизненным, ненужным и чужим.
Убить словами… я понял смысл этой фразы. Мне и раньше было обидно, и раньше было больно, но сейчас я не мог подобрать слова, чтобы описать всю ту боль и безысходность, которую испытывал.
Я опоздал, я проиграл. Я наивен и глуп. Я просто дурак.
Я не виню Кушину, ведь сердцу не прикажешь. Я соглашусь с любым её выбором, как бы ни было мне больно. Мне придётся навсегда похоронить слова, сказанные ей.
А что дальше? Моя жизнь без Кушины станет другой. Исчезнут яркие краски, погаснут огни. Все мои мечты, всё то, чем я жил до момента убийственных слов, сейчас не согревали меня. Мечта, цель всей моей жизни – стать Хокаге, казалась мне сейчас глупой и ничего не значащей. Я был разбит.
И самое главное, я не мог найти причины, по которой мне стоит продолжать жить. Казалось, я утратил эту способность, казалось, я просто существовал. Мне ничего не хотелось, кроме одного - услышать голос Кушины, услышать опровержение её слов.
Я сам себя не узнавал. Я чувствовал, что могу с лёгкостью просидеть в одном положении целый день, не нуждаясь ни в чьём обществе, бесцельно смотря в одну точку, думая о боли, которая окутывала меня. И это было тяжелее всего.
Неужели Кушина так влияет на меня? Неужели её слова могут сломить мой дух? Ответ сам по себе приходил в голову: да.
Я пытался противиться этому, пытался чем-то себя занять. Не вставая с дивана, я бродил взглядом по комнате. Когда я посмотрел на часы, у меня внутри всё сжалось. Я опоздал.
Откинувшись на спинку дивана, я закрыл глаза. Перед взором сразу же предстало лицо Кушины. Её глаза виновато и стыдливо опущены, щёки горят румянцем, а голос необычно тих. Она шепчет с сожалением:
- Я люблю другого…
Её слова эхом отдаются в моей голове, принося неимоверную боль. Она любит не меня. Я для неё всего лишь человек. Человек, с которым можно провести время, чтобы забыться, с которым можно перестать чувствовать страдания.
Но если это так, разве она не любит меня? Разве она не чувствует ко мне что-то теплое и нежное? Ведь, если бы она была безразлична ко мне, разве бы смеялась над моей наивностью, над моим желанием угодить ей? Нет, она бы постоянно думала о боли. Она чувствует ко мне что-то. Определённо что-то чувствует. Пусть её чувство не такое, как моё, пусть она любит меня другой любовью, чем я её, мне и этого достаточно. Знать, что я ей не безразличен, что я тоже нужен ей.
Мне просто нужно выждать время. Она сама придёт ко мне. Я знал, я верил. Я помню, как когда-то давно Джирайя сказал мне:
- Если человек, которого ты любишь, действительно твоя половина, отпусти его. И если он вернётся, то он действительно твой.
Тогда мне показалось это ерундой, и смысл этой фразы был мне не понятен. Теперь же я его понял. Если Кушина вернётся ко мне, значит, она - моя вторая половина, значит, её любовь к другому человеку - всего лишь увлечение, значит, её слова - пустой звук.
Ведь люди всегда замечают всё, кроме очевидных фактов. Люди всегда зарываются вглубь себя, пытаясь найти ответ на интересующий вопрос, а ведь ответ совсем рядом. Это качество мешало жить и мне. И хотя я сейчас нашёл ответ на свой вопрос, мне по-прежнему было тяжело.
Вернётся ли Кушина? Придёт ли? Меня вновь окутало сомнение. Я боялся, что она ушла навсегда. Это было для меня страшнее всего.
Я мог сам прийти к ней, но вновь вставал вопрос, - примет ли она меня, как прежде? Улыбнётся ли мне, весело поприветствует, как в былые дни? Ответ сам приходил в голову: нет. После того, что произошло, невозможно вести себя, как ни в чём не бывало. Для Кушины невозможно. Она ненавидит притворяться. Для неё это тяжелее всего. Я чувствовал это всегда, потому часто угадывал, когда она лгала, а когда говорила правду.
Но почему же тогда я не мог с точностью сказать, говорила ли она мне правду или это была ложь? Возможно, я мало её знал, точнее, её характер.
Сейчас мне оставалось только предполагать. Вспоминать её слова, её взгляд и думать, правду ли говорила она?
Мои раздумья прервал звонок в дверь. Я вздрогнул и ещё долго сидел, думая, показалось ли мне или действительно кто-то пришёл. Раздался второй звонок, и я понял, что это не галлюцинация. С неохотой я встал с дивана и медленно зашагал к двери, шаркая ногами. Не хотелось никого принимать, но и притворяться, что дома никого нет, тоже не хотелось.
Когда я открыл дверь, увидел счастливое, довольное лицо Джирайи. Его улыбка причиняла ещё больше боли. Он радуется. Как можно радоваться?
- Привет, - я сам удивился тому, как холодно и отчуждённо прозвучал мой голос.
Джирайя сразу стал серьёзным, нахмурившись, он произнёс:
- Опять эта рыжая коротышка играла с твоими нервами?
И как он может угадывать? Хотя я сам не знал другой причины - кроме той, которою назвал Джирайя, - по которой я могу страдать. Я слабо кивнул и произнёс угрюмо:
- Не называй её так.
Джирайя вздохнул и проговорил:
- Мне можно, наконец, войти?
Я отошёл от двери, освобождая проход. Джирайя вошёл в коридор и стал снимать обувь. Я закрыл дверь и, не дожидаясь Джирайи, направился в гостиную. Я вновь опустился на диван. Когда Джирайя вошёл в гостиную, удивлённо свистнул, обводя глазами комнату. Почесав затылок, он произнёс:
- Последствия бурной ночи?
Я не понял, о чём он говорит, и пожал плечами. Хотя смысл сказанных слов стал приходить ко мне, когда я осмотрелся. Подушки в беспорядке лежали на полу, а одеяло, которым я вчера укрывался с Кушиной, измятое валялось на диване. На что он намекает? Извращенец!
- Ничего не было, - угрюмо прошептал я. Только после того, как я произнёс эти слова, я понял, что мой голос звучал с сожалением. Надо меньше читать книги Джирайи.
- И поэтому ты так опечален, что устроил в квартире беспорядок? – спросил учитель, садясь рядом со мной на диван. Я фыркнул. Пусть думает, что хочет.
- Хватит уже хандрить! Видимо, ты помирился с Кушиной в тот день, а теперь вы опять поссорились. И чем на этот раз ты не угодил госпоже Совершенство?
Я фыркнул. Как он может так издеваться над ней, когда её нет рядом. Нет, насколько я знаю, Джирайя никогда не был лицемером.
- Не называй её так, - угрюмо произнёс я.
- А как мне её называть? Если «рыжей» - ты против! «Хулиганка» тебя тоже не устраивает, «коротышка» тоже. Я тебя не пойму!
Я вздохнул, меньше всего мне сейчас хотелось говорить с кем-то, тем более говорить о Кушине. Мне и так всё напоминает о ней, ещё Джирайя пришёл, требуя всё ему рассказать. Неужели ни один человек в этом мире не понимает, как мне плохо?
- Кстати, - задумчиво произнёс Джирайя. – Помнишь Намико?
Имя показалось мне знакомым, и я стал вспоминать, где видел девушку с таким именем.
Джирайя вздохнул, очевидно, поняв, что я не помню, и произнёс:
- Ты безнадёжен! Такое чувство, что Кушина - единственная девушка на всей земле! Намико, та, с которой я тебя познакомил в баре.
Я вспомнил. Она была симпатична и мила, но совсем не в моём вкусе, так что вынужден буду огорчить Джирайю.
- Ну и что? – спросил я.
- Ну и то. Ты её покорил. Бедняжка только о тебе и говорит!
- Откуда ты знаешь? – мрачно спросил я. Я не хотел, чтобы она влюблялась в меня, потому что сам знаю, как больно испытывать безответную любовь.
- Виделся с ней на днях. То есть я сам пришёл к ней и спросил, как прошло ваше знакомство.
- И что? – безразлично спросил я.
- И то! Сходи к ней на днях.
Я пожал плечами. Я не знаю, где она живёт, да и идти к ней не очень хотелось. Пусть лучше забудет меня, пока окончательно не влюбилась. Давать ей надежду на взаимность мне не хотелось.
- Я не знаю, где она живёт, – угрюмо произнёс я.
- Зайди в госпиталь. Она сидит на приёмном центре каждый день, кроме среды и пятницы.
- Не хочу.
- Хватит капризничать и вести себя как ребёнок! – строго произнёс Джирайя. – Думаешь, пострадаешь, поплачешь, и Кушина вернётся к тебе? Скажу сразу: нет!
- Я знаю, - недовольно произнёс я. Зачем он лишний раз напоминает мне о моей боли и о Кушине?
- Так отвлекись!
- Не хочу! – упрямо произнёс я.
Джирайя посидел ещё минуту, глядя на меня сурово и строго, а потом резко встал и, быстро зашагав к двери, произнёс громко:
- Ну и прокисай на здоровье!
Затем послышался хлопок двери. Он ушёл.
Замечательно! Я ещё и с учителем поссорился. Странно, но мне было стыдно за свой поступок, и совесть начала есть меня. Он же хотел как лучше, а я, словно капризная пятилетняя девочка, отказываюсь от помощи. Что за глупость!
Мне стало вдвойне не по себе. Теперь я точно один. Ещё и погода отвратительная. Будь сегодня теплее, всласть бы погонял свою команду, но, увы, день был отвратительным, как и моё настроение.
Я вспомнил слова Джирайи: «Она сидит на приёмном центре каждый день, кроме среды и пятницы». Намико. Может, стоит сходить к ней, чтобы как-то отвести душу и успокоить совесть? Правда, я не хотел давать ей лишний повод думать, что между нами что-то будет. Надо держать её на длинном расстоянии. Хотя, зачем тогда вообще идти к ней?
Чёрт, Джирайя умеет давить на мою совесть. Надо отвлечься. Что-нибудь сделать, чтобы не думать о своей вине и Кушине.
Меня сейчас тянуло к Кушине, я готов был выйти на улицу и бежать со всех ног к ней. Поэтому я не мог выйти на улицу и идти к Намико. Я знал, что не смогу сдержаться и обязательно вместо госпиталя пойду к Кушине.
Я встал с дивана и стал медленно убирать покрывало, а потом подушки. Всё это сопровождалось абсолютной тишиной, которую нарушал звук тикающей стрелки, напоминавшей мне, что я опоздал.
В гневе я подошёл к комоду, на котором стояли часы и, кинув их на пол, стал с яростью топтать ногами. Они, как назло не желали ломаться и, казалось, от моих ударов тикали ещё громче. «Убить время» мне так и не удалось, и я, обессилев, вздохнул и поставил часы на место.
Как же глупо это выглядело. Потоптал часы, поставил на место. Пустая трата времени. Чёрт побери! Опять это ненавистное слово «время».
Я вздохнул. Надо как-то прожить этот день, чтобы он пролетел незаметно. Надо чем-то себя занять. Читать книги Джирайи мне не хотелось, идти на улицу - тоже. Я не знал, что мне делать.
Отмеряя комнату шагами, я усиленно думал, что мне делать. Чёрт побери! Будь что будет! Я быстро вышел в коридор, надел обувь и куртку, вышел из дома.
По дороге меня всегда тянуло в сторону дома Кушины. Всегда хотелось свернуть, где надо было идти прямо или наоборот. Нет, я не должен идти к ней. После такого не должен. Она сама должна выразить своё желание в дальнейшем общении со мной.
Я зашёл в кафе, желая успокоиться. Заказав себе чаю и данго, я устало оглядел зал. Он был пуст. Только за соседним столиком сидел мужчина и разговаривал с какой-то девушкой. «Пара, - пронеслось у меня в голове. – Они счастливы. Они любят друг друга». В какой-то степени я завидовал им, в какой-то - радовался. Хоть кто-то счастлив. Мир не безнадёжен.
Когда принесли мой заказ, я принялся за еду. Выпив горячего чая и съев всё данго, я упокоился. Уходить я не собирался и сейчас просто наблюдал за молодыми людьми напротив моего столика. Мужчина был широкоплеч, с приятной наружностью: густые чёрные волосы и блестящие тёмные глаза. Женщина, точнее, девушка, судя по всему, была намного младше него, на вид ей было лет семнадцать. Она смотрела на мужчину с любовью и уважением, видя в нём самого бога. Как же повезло тому мужчине. Если бы Кушина смотрела на меня так! Но я был глуп в её глазах, я сам чувствовал себя глупцом.
Вскоре пара ушла, и я последовал их примеру. Оставаться одному в пустом кафе не хотелось.
На улице уже моросил дождь, что ещё больше омрачило моё настроение. Я медленно побрёл к госпиталю. Придётся поговорить с Намико вновь, чтобы как-то развеяться. К тому же, я теперь свободный, могу позволить себе заигрывания. Я иронично улыбнулся. Можно подумать, я когда-то был кем-то занят.
До госпиталя дошёл незаметно, и когда вошёл внутрь, сразу же посмотрел на стол приёмного центра. Намико сидела, склонив голову над столом, и что-то писала. Я подошёл к столу и проговорил тихо:
- Привет.
Она вздрогнула, подняла голову и уставилась на меня сияющими счастьем глазами. Неужели она ждала меня?
- Привет, - заворожёно прошептала она, выронив карандаш из рук.
Она улыбнулась мне, покрываясь румянцем.
«Совсем как Кушина», - подумал я, но сразу отдёрнул себя. Нельзя сравнивать их. Кушина ни с кем не сравнится. Хотя краснели они одинаково.
- Что-то случилось? – спросила у меня Намико.
- Нет, просто пришёл с тобой повидаться, - непринуждённо ответил я.
Она улыбнулась, и, казалось, её глаза сейчас горят ярче, чем звёзды на ночном небе.
- Правда? – смущённо спросила она.
- Да, - ответил я.
Она замешкалась. Убирая какие-то бумаги со стола, при этом краснея, она смущённо прошептала:
- Я сейчас всё уберу. Моя смена уже кончается…
Она волновалась, пряча бумаги и папки по шкафам. Когда она закончила своё занятие, поднялась с кресла и, смущённо пробормотав что-то вроде «я сейчас приду», удалилась. Вышла она через пять минут. На ней было надето фиолетовое платье с длинными рукавами. Она надела на себя куртку и, улыбнувшись мне, произнесла:
- Хочешь, пойдём ко мне?
Я кивнул, и мы вместе вышли из госпиталя. На улице дождь уже кончился, но молния, сверкавшая вдали, предупреждала, что скоро разразится гроза. Идя по улице вместе с Намико, я всё больше чувствовал, как меня ест изнутри совесть. Я обманываю Намико только потому, что Джирайя разозлился на меня, только потому, что мне одиноко. Мои слова - пустой звук. А она верит им. Но я знал одно точно: я никогда не допущу, чтобы Намико оказалась на моём месте. Месте отвергнутого.
