Вы знаете, мой друг,
Бывает, как сегодня:
До странности легко
Строка целует лист.
Трепещет в клетке рук,
Как птичка, вечер поздний,
И мысли далеко,
А разум странно чист.

Я вам пишу письмо…
Зачем мне повод лишний?
Перо бежит само
Извивами строки.
А дома по весне,
Цветет шальная вишня,
Роняя, будто слезы
Лепестки...

Цветущих вишен обманный рай,
Воспоминаньям сказать "прощай",
Я не сумел, скомкал слова.
Сердца усталый бег...
Их возвращенья не запретить,
Память, как пряха, сучила нить.
Лица, слова. Дрогнут едва
Окна закрытых век...

Канцлер Ги – «Романс Квентина Дорака»

Между строк

Часть I

Весна в этом году пришла позднее обычного, но зато за минувшую неделю она успела наверстать все то, что упустила за полтора месяца, и теперь предстала во всей красе и великолепии. Весна всем вскружила голову, дразнила пьянящим запахом жасмина и миндаля, радовала взоры пышными душистыми соцветиями сирени, улыбалась яркими солнечными лучами. Весна цвела нежными вишнями в моем саду, наполняя воздух тонким, едва уловимым ароматом, а меня – воспоминаниями и тоской о былом.
- Ты пропустишь Ханами в этом году, - сказала мне Мито с легким укором, - еще день-два и сакура начнет осыпаться…
- Тобирама прекрасно справится с этим и без меня, - я попытался придать голосу беззаботную уверенность, хотя это становилось все сложнее. - Он мой преемник, и заменит меня на празднике, а я пока займусь более насущными делами. И потом, в последнее время стало слишком много торжеств и приемов… меня они порядком утомили, а Тобираме еще не успели надоесть.
- Ну, у них есть повод для радости и праздников, - Мито сдержанно улыбнулась, - твоими стараниями вот уже целых три года мы живем в мире.
Я попытался изобразить улыбку. Да, уже целых три года…
- К сожалению, мир не делает обязанности Хокаге менее обременительными: соблюдать условия долгосрочных военных союзов порой сложнее, чем вести войну…
- Вот поэтому, Хокаге-сама, вам тоже нужно время от времени отдыхать, - Мито говорила мягким, полушутливым тоном, но за ее улыбкой стояла обеспокоенность. Еще бы, я даже дома не расстаюсь с рабочими документами и свитками, да и дурные сны стали мучить меня все чаще. Они всегда приходят в начале весны, мои ночные кошмары и мой темноглазый страх, именно в то время, когда зацветает сакура…
- Я должен как следует обдумать все условия, прежде чем отослать мирный договор Мизукаге, ведь Киригакуре все еще остается нашим противником. Чем скорее мы заключим этот договор, тем лучше. На границе неспокойно: разведчики доносят, что Туман собирает войска…
Глаза Мито как спелые зимние вишни, темные, внимательные, манящие, смотрят на меня спокойно, без тени сомнения или недоверия, но я все равно ощущаю боль. Она ведь ничего этого не заслужила. Уж кого-кого, а свою жену мне не в чем было упрекнуть, она всегда делала то, что должна была делать, и всегда знала, что творится у меня на душе. Я сделал вид, что должен заниматься более важными делами, чем любование цветущей сакурой, а Мито сделала вид, что поверила. Она не стала задавать вопросов, только чинно наклонила голову, от чего кандзаси в ее сложной прическе мерно качнулись, и вышла из комнаты.
Если бы воспоминания также тихо и без вопросов уходили за дверь. Шаги Мито замерли в конце коридора, и я осторожно извлек начатое письмо из-под груды свитков. Глупо, конечно… Мне ведь и вправду нужно обдумать условия мирного договора, пересмотреть отчеты АНБУ, донесения информаторов и множество других важных документов, а я вместо этого пишу письмо… Зачем? Ведь и так ясно, что отправлять его не придется. Впрочем, возможно, именно по этой причине слова так легко ложатся на лист. Мысли легко выстраиваются в слова, слова – во фразы, рука едва успевает запечатлеть их бумаге.

«… Ты наверняка удивлен, держа в руках это письмо…»

Право же, я становлюсь банальным на старости лет!

«…но кому еще я смог бы с такой же легкостью доверить свои мысли. Я решил передать часть обязанностей Тобираме, завтра он заменит меня на празднике Ханами. Лет семь тому назад я не пропустил бы Ханами ни за что на свете, ведь это самая прекрасная пора! В моем возрасте уже пора бы научиться не оглядываться назад и сожалеть о былом, ведь у меня еще много дел, которые нужно разобрать. Но сегодня я не счел нужным оглядываться на свои обязательства, поэтому сижу за столом, наблюдая за огоньком свечи, предаюсь воспоминаниям и пишу это письмо. Ты, конечно, вряд ли стал бы тратить время на подобную чепуху, ведь есть множество способов более приятно провести ночь…»

Бесконечный поток воспоминаний уносит меня в глубь памяти, возвращая ко дням моего детства и юности. Смешно… Будучи ребенком, я всегда считал себя взрослым, а став взрослым понял, насколько детским является мое представление о мире. Мы думаем, что все знаем, но на самом деле не постигли и тысячной части нашей вселенной!

…Огонек внутри бумажного фонаря пляшет точно живой, бросает на стены дрожащие отсветы, превращая любую тень в потустороннее чудище. Тобирама натянул одеяло до самых глаз, огромных, светлых, влажно блестящих. Он боится, это видно сразу, но не признается ни за что, потому что сам попросил одну из клановых бабушек рассказать сказку пострашнее. Я же сижу прямо, важно глядя на маленькую, сухонькую старушку. Мне уже двенадцать, и я считаю себя полностью взрослым, готовым к войне шиноби, поэтому никаких сказок обычно не слушаю – это ведь для детей! Но сегодня будет особенная сказка – сказка о наших извечных противниках!
- … и тогда демон отправился в мир людей! Темными ночами бродил он по пустынным дорогам, и синий свет его бумажного фонаря заманивал одиноких путников в самые глубины ада!
Надтреснутый голос, мрачным шепотом рассказывающий даже самую обычную сказку, страшен сам по себе. Я это знаю, поэтому храбрюсь! Ночью, когда комната освещена только масляным фонарем, все кажется не таким, как прежде: шорохи на чердаке, скрип половиц в коридоре, тени, мелькающие за бумажными седзи, полувздох-полушепот ветра за стеной… Я заставляю себя сидеть спокойно и прямо, а не зарываться в одеяло. Одеяло-то ведь от демонов не спасет!
- … девушка, вышедшая в час оума-га-доки, - вещала подслеповатая рассказчица. – И повстречался ей демон, что оборотился пригожим юношей. Улыбнулся он и заговорил сладкими речами: «Добрые слова о вас дошли до меня давным-давно, и с тех пор мое сердце дни и месяцы ожидало вас. Как я мог встретить вас, благородная госпожа? Я мечтал о вас, но как издалека родится чувство?» Демон был пригож и умен, и статен. Лицо его было белее луны, волосы его были чернее воронова крыла, а в глазах можно было утонуть. И девушка сразу же полюбила его…
Ха! Дура какая! У девушек только одна любовь на уме! Вон наша двоюродная сестра Тоука, уж такая взрослая, почти как я, а все туда же! Влюбилась в кого-то и ходит целыми днями словно сонамбула… Отец прав, надо поскорее выдать ее замуж!
- … и родился у нее сын, похожий на отца как две капли воды. Был он красив, но зол и жесток, и только чужие страдания могли заставить его улыбнуться. Где проходил он, там оставались лишь зола и пыль, ибо всюду сеял он смерть и разрушение!
Вот это точно про Учиха! Отец рассказывал мне про их огненные техники, а сам я как-то раз видел разрушенную, сожженную дотла деревню. Потом говорили, что Учиха сожгли ее только потому, что местный старейшина позволил нашим воинам остаться всего на одну ночь!
- … но настал день, когда зло сотворенное им переполнило чашу терпения людей и богов!
Это любимый момент Тобирамы – когда воин из нашего клана дрался с воином Учиха!
- … и был тот воин силен и крепок. Боги наградили его дивным даром: многие стихии были подвластны ему. Сложил он печати, и на том пепелище вырос новый лес. Если сын демона мог лишь уничтожать, то этот славный воин мог создавать и воздвигать. Жизнь была вокруг него, а не смерть. Узнал про него сын демона, и злоба охватила его черное сердце. Вместо того чтобы вызвать на честный бой могучего воина, он напал среди ночи на спящего. Но воин наш был умен и силен, и духи леса нашептали ему о зле, что клубилось вокруг. И начался между ними бой. Семь дней и семь ночей сражались они, и не никак не могли победить друг друга, ибо силы их были равны. Но воин, рожденный средь зеленых лесов, был чист сердцем и помыслами, и вера его была велика. А сын демона лишь жестокостью и злом был силен, и тьма пожирала его душу. Ослепленный страшной яростью, одержимый лишь желанием убивать – вот каков он был. Тьма сожгла его изнутри, и силы оставили его. А могучий лесной воин пронзил его грудь острым мечом, и стальной клинок вышел, блистая, из его спины!
Я едва удерживаюсь, чтобы не сделать выпад воображаемым мечом! Тобирама смотрит восторженно, видимо, тоже представляет, как он будет «пронзать острым мечом» кого-нибудь из Учиха! Но сказка не закончена…
- … но тот, кто допустил в свое сердце тьму, никогда не найдет покоя! В аду демоны толкут души грешников в железных ступах, разрывают их крючьями, поджаривают на огне! Но даже эти пытки не столь мучительны, как скитание на грани между адом и подлунным миром… И именно такое наказание выбрали боги для сына демона. С тех пор он обречен вечно скитаться на пороге между двумя мирами. И в сумерках бродит он возле человеческих жилищ, заглядывает в окна, скребется в двери…
Тут за седзи как раз мелькнула какая-то тень, а половица в коридоре скрипнула особенно громко. Тобирама вздрогнул, но старушка как будто и не слышала.
- …он ждет, чтобы кто-нибудь открыл ему и впустил внутрь. Говорит он ласковыми речами, шепчет сладким голосом: «Холодно мне, холодно, впусти меня погреться». Но только впускать его нельзя, ибо тот, кто впустит его, будет… - старуха внезапно закричала не своим голосом, - ТУТ ЖЕ РАЗОРВАН ДЕМОНОМ НА МЕЛКИЕ КУСОЧКИ!
Тобирама с визгом прячется под одеялом, а я резко вскакиваю на ноги, вопя во всю глотку. Створки седзи разъезжаются в разные стороны, и на пороге возникает отец. Он посмеивается, глядя на спрятавшегося под одеялом Тобираму и мое побелевшее лицо. Много позже я понял, что все дело в неожиданности: внезапный крик кого угодно напугает даже при свете солнца…
- Что такое вы им рассказали, Одзи-сама? – отцу-то смешно, а вот мы едва штаны не намочили.
- Только то, что просили рассказать маленькие господа, - старушка чопорно разглаживает рукава. Сложно представить, что минуту назад она орала про демонов…

«… Я почему-то вспомнил, как нас пугали страшными сказками о клане Учиха. Тебе и Изуне в детстве тоже, наверное, рассказывали что-то такое про Сенджу. Всегда было интересно, как нас изображали в таких рассказах. Воина Учиха описывали как сына черноволосого, черноглазого демона, который женился на земной девушке. В более взрослых сказках, кстати, говорится, что он ее просто соблазнил или изнасиловал. А как вам описывали происхождение Сенджу? Наверное, так: на закате девушка пошла гулять в лес, и там ее соблазнило дерево… Сейчас ты, наверное, смеешься. Ну, улыбаешься уж точно! Я очень ясно вижу твою кривую улыбку: ты всегда криво улыбаешься, когда хочешь сдержать смех, но не выходит…»

Я отложил исписанный лист и потер веки: глаза устали от долгой работы и теперь неприятно зудели, словно кто-то песок насыпал. Вечерняя прохлада медленно струилась в открытое окно, вместе с плачем цикад и… вишневыми лепестками. На Ханами мне ходить совсем не обязательно: вишни видно прямо из моего окна. Когда-то я распорядился засадить ими весь сад… Хорошо бы сейчас выйти из душного дома и пройтись немного, совсем недалеко, до беседки возле пруда. И сидеть там, глядя на отражение луны в темной воде, среди вишен и опадающих, медленно кружащихся розовых лепестков. Прекрасно… Это сказка, рай, самый настоящий рай на земле. Жаль только, что этот рай длится так недолго.

…Феодал, который нанял нас, все-таки решил заключить мир. Сколько отец ни толковал, что самое время ударить по своим противникам, толстосум был непреклонен. Он счел за благо заключить союз, и пригласил оппонента в загородную резиденцию для любования сакурой и заключения мирного соглашения. Тобирама остался дома, а я гордо вышагивал рядом с отцом – он решил представить феодалу своего сына и одного из самых способных воинов клана.
- Ты должен произвести впечатление. Со временем ты у тебя появится возможность возглавить Сенджу, поэтому тебя должны знать. Ты должен быть спокоен и незыблем, как вековой дуб. Говорить ничего не нужно, в разговоре буду участвовать я. Постарайся не ударить в грязь лицом, - наставлял меня отец. Он помолчал немного, а спустя мгновение добавил: - Учиха со своим ублюдком тоже будет там.

О том, как выглядят Учиха, я знал только по рассказам отца и по бабушкиным сказкам. Причем и в том, и в другом случае выходило, что Учиха – ужасные и страшные демоны. В древних свитках и книгах демонов всегда изображали огромными чудищами, с уродливыми злыми глазами, острыми клыками и рогами.
Впрочем, у мальчишки, который сидел напротив меня, не было ни рогов, ни клыков, но «на демона, оборотившегося пригожим юношей» он все-таки таких походил. Волосы иссиня-черного цвета, бледная, словно фарфоровая кожа и огромные холодные глаза, такие темные, что, казалось, они поглощают солнечные лучи. Если демон из сказки тоже так выглядел, то неудивительно, что та дурочка в него влюбилась… Я с трудом удержался, чтобы не оскалиться. Он мой ровесник. Красив, ничего не скажешь, и… силен. Это было видно сразу, как только Учиха, отец и сын, вошли в зал. Видно по спокойному, все подмечающему взгляду, отточенной плавности движений, холодной сдержанности и чуть кривоватой, лукавой улыбке. Нас представили.
- Сенджу Хаширама.
-Учиха Мадара.
От ледяной учтивости, с которой мы назвали свои имена, все вишни в саду должны были замерзнуть, а все присутствующие отморозили бы уши, ан нет… Солнце светит по-прежнему ярко, по-прежнему непринужденно болтают о всякой ерунде два затеявших войну ленивца, и все так же покачиваются за окном вишневые ветки без единого листочка, облепленные розовато-белыми цветами.
Отец молчалив, он зол и сердит на феодала. А тот слащаво улыбается и предлагает своему теперь уже бывшему врагу «отведать вон те прекрасные тонкацу в имбирном маринаде» и запить их «вот этим превосходным сакэ». Тьфу ты, слушать противно. От этих слов даже кальмары у меня во рту приобрели какой-то мерзкий привкус! Я едва удержался, чтобы не скривиться, и… поймал на себе внимательный взгляд Мадары. Преемник Учиха криво улыбнулся и поднес к тонким бледным губам пиалу с сакэ. Чего это он ухмыляется? Тут я понял, что за весь вечер не выпил ни глотка спиртного… Мне уже четырнадцать, и я уже успел побывать в битве, не с Учихами правда, но… все равно, я уже взрослый мужчина, и могу пить, сколько захочу!
Я решительно протягиваю руку к фарфоровому кувшинчику с причудливым узором, наливаю полную пиалу и залпом опрокидываю ее в себя… Не знаю, что чувствуют Учихи, используя Катон, но наверное, ощущение сходное: горло дерет так, словно я проглотил жидкий огонь. Глаза слезятся, все же не стоило пить вот так сразу… Усилием воли удерживаю на лице хорошую мину, и смотрю на Учиху. А он, засранец, все еще ухмыляется, нагло глядя в глаза, таким же манером наливает себе и тоже выпивает. Залпом. Лицо у него сделалось очень странное… Хотя, наверное, минуту назад у меня было такое же. А Учиха спокойно выдыхает и чуть прикрывает глаза. Я снова берусь за кувшинчик, но пока не тороплюсь пить, наблюдаю за Мадарой, клятвенно обещая себе «пронзить его острым мечом», как только нам посчастливится встретиться в битве… Мадара правильно истолковал мой намек и тоже взялся за свой кувшин. Ага, значит, принял вызов! Ну, что ж, посмотрим – Сенджу выигрывают всегда, и на войне, и за столом!

Не знаю, кто из наших отцов первым заметил, что их отпрыски готовы вот-вот оросить стол содержим своих желудков, но и меня, и Мадару отправили «подышать свежим воздухом и полюбоваться на вишни, пока старики обсуждают войну…» Нет, про вишни, кажется, говорил феодал, а не отец.
Отец встряхнул меня так сильно, что я едва смог удержать равновесие: перед глазами все кружилось и расплывалось.
- Держи себя в руках, - отец говорил одними губами, было видно, что он готов меня если не убить, то, по крайней мере, покалечить. – Еще раз увижу, что ты пьешь, душу из тебя вытрясу! Сейчас же умойся холодной водой! Потом пойдешь в сад, будешь смотреть на вишни и радоваться, что я не могу пройтись по твоей спине бамбуковой палкой прямо здесь! И еще: что бы там тебе ни говорил этот щенок Учиха, не вздумай с ним драться! Будет провоцировать – просто уходи! В бою ты прихлопнешь его как муху, но здесь драться с ним нельзя! Ты понял?!
Я кивнул, и меня едва не вывернуло наизнанку.

- Уч-чиха… - умывание действительно помогло: я отрезвел настолько, что смог разговаривать. И добраться до беседки в саду.
- Чего тебе С-сен… - младший Учиха, судя по капелькам воды на волосах и воротнике, тоже недавно совершил торжественное омовение во имя отрезвления. – Сен… джу…
- Ну, ты и нажрался, - я пьяненько захихикал, - даже имя мое выговорить не можешь. Ты, Учиха Рама… Мара… Мадра… Марда… Ма-да-ра.
- Да, - согласился он. – Я Мадара. А Рама – это ты.
- Я – Хаширама! – обиделся я. – И кстати, Мадр… Мар… Учиха! Чего это ты так ухмылялся, когда на меня смотрел? Что, думал, я тебя не перепью?
- Нет, - Мадара провел пальцами по глазам и смежил веки. – Я вообще-то думал, что это ты мне вызов сделал… Просто… Эти двое… феодалов… они так ненавидят друг друга, а делают вид, будто стали лучшими друзьями. «Попробуйте то, попробуйте это!» - передразнил он, не открывая глаз. – Лицемеры… Наши отцы хотя бы не напоминают льстивых гадюк! Лучше уж сразу рубануть с плеча, ха-ах…
Я слушал с удивлением. И с еще большим удивлением понимал, что в данный момент меньше всего на свете хочу прихлопнуть этого мальчишку как муху.
- Так противно стало, я чуть не подавился… А потом увидал твою кислую рожу, и понял, что ты думаешь тоже самое… потому и улыбнулся. Ты же стал пить, вот и я подумал…
Мадара открыл глаза и посмотрел на меня. А я почувствовал себя дураком. Дважды дураком. Потому что сначала не понял Мадару, а сейчас не знал, что ему ответить. Учиха, видимо, сообразил, что ответа не дождется, и пьяненько улыбнулся, а потом поднялся на ноги. Ноги, впрочем, держали его не очень хорошо, Мадару пошатывало, и он едва не налетел на каменный фонарик тачи-гата. Сделав несколько нетвердых шагов, он обернулся и внезапно довольно четко и ясно продекламировал:
- Как же это, друзья?
Человек смотрит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!
Потом Мадара снова улыбнулся и произнес:
- Вот что, Сенджу Хаширама, когда мы с тобой встретимся в следующий раз, я тебя убью!
Я, еще не до конца протрезвевший, мучительно соображал, чем бы ответить на шедевральный стих Кёрай и на дерзкое заявление о моем убийстве. Перемена была столь резкой, что я даже опомниться не успел. Вот минуту назад Мадара говорил о том, что мы одинаково мыслили, вот прочитал стих, а через секунду сообщил, что собирается меня убить! По-хорошему, следовало хотя бы сделать ответную угрозу, еще лучше сразу ее осуществить… Но пока возможный наследник Сенджу соображал, возможный наследник Учиха все той же нетвердой походкой проследовал по усыпанной гравием дорожке и скрылся между деревьями. А я, благоухая сакэ, остался сидеть в беседке среди мягкого света фонарей и медленно облетающих вишен…

«… Ты, должно быть, не поверишь, но в тот момент мне совсем не хотелось тебя убивать. Я об этом просто не думал. Твой отец, наверняка, тоже запретил тебе драться, и наверняка тоже считал, что я буду тебя провоцировать. Забавно, не правда ли? Ни того, ни другого не случилось. Ведь твои слова не были угрозой – это было скорее обещание, или просто констатация факта, да? В тот вечер ни я, ни ты не знали, что действительно возглавим свои кланы. Мы были просто талантливыми детьми, подающими большие надежды.
Я хотел спросить еще кое-что. Теперь-то мне известно, что и Сенджу, и Учиха произошли от одного прародителя – Рикудо-сеннина. От старшего сына произошли Учиха, а от младшего – Сенджу. Ха, готов поспорить, что ты именно поэтому считаешь Учиха более подходящими лидерами для новоиспеченной деревни… Впрочем, я отвлекся. Слышал, ты раскопал в одном из храмов древние свитки о сыновьях Рикудо. Интересно было бы на них взглянуть. Кстати, тебе известно, из-за чего между братьями произошел раскол? Ведь насколько я знаю, изначально они выступали заодно. История Конохи состоит из истории ее кланов, мне бы хотелось, чтобы в будущем шиноби Конохи узнали историю о двух братьях, которые рассорились, и о двух вожаках кланов, которые много лет спустя смогли, наконец, примириться ради будущего своих потомков… Звучит, конечно, пафосно. Я прямо вижу, как ты презрительно кривишь губы и смотришь из-под прикрытых век. Тебе любой пафос ненавистен, но это ведь наша история, поэтому…»

Пальцы затекли от долгого бумагомарания (именно так Мадара это называл), и я отложил исписанные листы. Воспоминания о нашем знакомстве были столь яркими, словно это произошло вчера. Да тут никак воспоминаний не нужно: за окном цветущие вишни, луна украдкой заглядывает в темный пруд, беседка, освещенная фонарем… Но на сердце скребутся кошки. Если бы кто-то спросил, что именно меня беспокоит, я бы ответил: «Пустое место напротив». То самое, которое обычно занимает Учиха Мадара. Что ни говори, а он невероятно талантливый… нет, не просто талантливый, а гениальный шиноби.
Сейчас в новом поколении даже среди Учиха нет никого, кто мог бы сравниться с ним. Или со мной. Тобирама особенно отмечает Хирузена из клана Сарутоби. Ничего не могу сказать, хороший мальчишка, хоть и сорванец, очень славный и добрый. Он талантлив, да… Но до гения Учиха все равно далеко. Еще есть Данзо, тоже очень талантливый и, кстати, более похож по характеру на Мадару. Всего двенадцать, а уже такая серьезность! Когда я впервые увидел его сосредоточенную рожицу на тренировке, я едва не расхохотался. Жаль, что они с Хирузеном не очень ладят, из них вышли бы прекрасные напарники. Впрочем, может быть, я слишком тороплю события? Они всего лишь дети, в будущем у них еще появится возможность проявить себя и свои дарования. А мы с Мадарой… взрослели слишком быстро.

Кто это говорил, что в бою я смогу прихлопнуть Мадару как муху? Отец? Отец очень глубоко заблуждался, и не только в отношении Мадары! Новая война вспыхнула всего через два месяца после заключения договора. Вчерашние собутыльники, угощающие друг друга жареными кальмарами, свиными отбивными и сакэ, теперь жаждали попотчевать своих врагов разрушенными деревнями и тысячами погибших…
Мне уже приходилось участвовать в сражениях, но с Учиха в открытом бою я встретился впервые. Вот тут-то я вспомнил старые сказки, все до единой. Да и как не вспомнить, когда вокруг все пылает огнем, даже глаза твоего противника? У демонов алые глаза, а не черные, больше похожие на пылающие угли! Драться с ним – все равно что самим собой. Мадара силен, как тот темный воин из сказки. Но в отличие от сказочного героя, он сосредоточен и спокоен. Все вокруг пылает, кажется, даже земля плавится от жара, от огненных учиховых техник, а сам Мадара, словно цельный кусок льда, невозмутим и холоден.
Мы осторожно прощупали друг друга. В защите Учиха не было ни единого изъяна – его боевая коса и веер-гунбай идеально дополняли друга. Серия пробных атак. Отбита. Мадара понимает, что я раскрыл далеко не все способности, но и свои раскрыть не торопится. Новая серия атак. Его оружие двигается легко, почти изящно, жаль, любование на эту красоту стоит дорого. Доказательство этого – в десяти шагах от меня, захлебывается собственной кровью. Передышка на доли секунды. А затем – новый удар. Мой клинок и его коса сталкиваются так, что проскакивают искры. Лезвия порхают легко и быстро, глаз едва успевает отследить. Лязг, скрежет металла о металл – вот она, лучшая музыка! Единственный подходящий для боя аккомпанемент! Кровь стучит в висках подобно боевым барабанам. Бум-бум-бум! В бой, в бой, В БОЙ!
Коса описывает дугу, и я едва успев уклониться в сторону, лезвие лишь слегка задевает руку, скользит, ласкает кожу холодным прикосновением. Боль несущественна. Вид крови пьянит не хуже вина. Одежда пропиталась ею насквозь, и уже не важно, чья это кровь, свои ли, чужая… Металлический запах крови бьет в ноздри, заставляет терять голову, зовет продолжить схватку. Легкий росчерк – и Мадара чуть сильнее сжимает зубы. Под пластинчатыми доспехами не видно, но то, что рана на ноге кровоточит, я знаю наверняка. На долю секунды сталкиваюсь с ним взглядом: в алых глазах полыхают искры, радость вперемешку яростью и жаждой битвы.
В глаза Учиха смотреть нельзя. Глаза Учиха способны затянуть в иллюзию, вязкую, как сироп, или как болото, кому что нравится. Глаза Учиха опасны, даже если в них и не смотреть. Но сегодня Мадара или не хочет, или уже не может использовать Шаринган. Проклятый Шаринган, как говорили в моем клане. Сенджу – единственные, кто может что-то противопоставить силе этих глаз. Ха! Одними глазами битву не выиграть. Если на тебя со свистом летит сталь, то взгляд, даже такой безумный, как у Мадары, ее не остановит. Но в сегодняшней битве нет проигравших. И победителей тоже нет. Сенджу отходят, Учиха – тоже…

Новая война затянулась на несколько… нет, не месяцев – лет. Впрочем, наша война с Учиха не заканчивается никогда. Когда один феодал нанимает нас, его оппонент непременно нанимает клан Учиха. Короткие передышки, в лучшем случае, на несколько месяцев, а потом снова война, снова сражения. Снова смерти, кровь, бой и… Мадара, мой преданный и неразлучный враг. Смешно сказать, но я, кажется, начал привязываться. Тобирама как-то пошутил, что если в сражении нет Мадары, я начинаю скучать. Что ж, Тобирама попал в точку, сам того не ведая. Без Мадары бой превращайся в бойню. На самом деле, кроме Мадары, среди Учиха не так уж много бойцов, способных мне противостоять. Разве что Изуна, его брат. Ну, и еще трое. Хотя нет, уже двое.

«… Никогда не спрашивал, но должно быть, тебе тоже было скучно, если мы не встречались в бою. Какая странная привязанность – привязанность к своему врагу. А ведь если подумать, твое присутствие по другую сторону сражения вызывало во мне больше радости, чем присутствие союзников рядом… Похоже я становлюсь сентиментальным. Был бы ты рядом, непременно улыбнулся бы своей ядовитой улыбочкой и сказал бы: «Стареете, Хаширама-сан, стареете!» И это при том, что мы одногодки! Мне думается, что если бы один из нас погиб, то другой пережил бы его не надолго. Войны и их враги не могут жить друг без друга. Пока жив враг – и ты стремишься прожить дольше, у тебя ведь есть неоконченное дело. Сдается мне, что умри я в одном из сражений до нашего перемирия, ты бы сожалел о моей гибели, я прав, Мадара-доно?»

Тело Кагами мы обнаружил случайно. Просто прочесывали окрестности после очередной битвы. Учиха напали на ставку внезапно, среди ночи. Как тот самый демон. Только в этот раз никакие духи леса нас не предупредили… К утру выжившие спешно отошли в одно из горных укреплений. Отец, яростно сжимая кулаки, сообщил мне и Тобираме, что атака была спланирована. Но как могли Учиха обнаружить нас? Вывод напрашивался сам собой – предательство. Кому и зачем в клане Сенджу понадобилось нас предавать? Кому…

У Кагами, младшей сестры Тоуки, было тоненькое бледное личико, большие глаза, матовые, бархатные, темные… Вся она была маленькой, хрупкой и трогательной. Для тех, кто не видел ее в бою. Вот Тобирама в бою ее не видел. Он носил девушку на руках, идиотски краснел в ее присутствии, а как-то летом принес ей целую охапку белоснежных пионов. Одним особенно крупным, похожим на пушистый шар, цветком Кагами украсила свою прическу. Я помню, как однажды застал их вместе. Тогда еще пожурил их, мол, Учиха подкрадутся и убьют обоих, пока они тут развлекаются…

Тобирама напивался медленно и методично. Первый (и как оказалось позднее, последний раз) в жизни я видел его таким. Он пил и не пьянел. Его чуть раскосые, темно-розовые, лишенные пигмента, глаза смотрели в одну точку. То, что мой брат родился альбиносом, никогда меня не отталкивало, но сегодня его розоватые глаза, бледная кожа и серебристо-белые волосы заставили меня… нет, не испугаться. Он был больше похож на призрака, чем на обычного человека. И этот неподвижный взгляд!
- Кагами пытали… – голос звучит ровно, но слова отдаются в ушах погребальным звоном. Отрицать это было бесполезно. Отец молчит. Я молчу. А Тобирама пьет.
- Как?
В голову лезут глупые фразы типа «тебе не нужно это знать». Когда ее нашли, я сразу сказал, что Тобираме это лучше не видеть. Отец тогда обругал меня: «Ему шестнадцать! Он взрослый мужчина и воин, он побывал во множестве сражений и видел множество трупов!» «Но только не труп своей любимой», - вертелось у меня на языке…
- Огнем, - я ненавидел отца, я считал, что рассказывать подробности не следует, но он был упрям и… кое в чем прав. «Он все равно узнает, пусть лучше узнает от нас, чем от кого-то еще!»
Я вспомнил бледное тонкое личико и ее улыбку, когда Тобирама принес пионы. Женщина, которую мы нашли, никаким образом не могла быть связана с Кагами… Ее лицо покрывали ожоги, ресницы, брови, волосы… ее прекрасные волосы, спадающие на плечи, словно волна темного шелка… обгорели наполовину. Конечно, обгорели, ведь на них жгли паклю…
- Огнем? – не знаю, что видел перед собой Тобирама, но его передернуло. – Только огнем?
Отец молчал.
- Нет, не только, - сам себе ответил брат. Черт, значит, кто-то все разболтал ему… - Еще ей раздробили кости на обеих ногах, заживо содрали кожу от запястья до плеча и…
Я видел много трупов, но в эту секунду меня замутило… Страшно видеть перед собой обгоревшее изуродованное тело и знать, что когда это было не просто тело. Это был смешной, добрый человек, который жил, радовался, смеялся, сидел с тобой за одним столом, любил тебя и был любим тобой. Страшно видеть перед собой оголенную плоть на руке и знать, что когда-то ты ласкал содранную с этой руки кожу. Страшно видеть искусанные до крови губы и помнить, что когда-то ты эти самые губы целовал. Я даже в самом страшном сне не мог даже вообразить чувства Тобирамы.
- Она держалась, - отец не дал Тобираме договорить. Ну, и правильно. – Держалась изо всех сил! Но мы отомстим этим ублюдкам, отомстим, слышишь?
- Отомстим… - Тобирама опрокинул в себя еще одну пиалу. Пиала выпала из его рук и разбилась. Брат даже не обратил внимания, он начал пить прямо из бутылки. Сакэ стекало по его подбородку и капало на грудь. – Да, мы можем отомстить… Мы можем убить их всех. Всех Учиха до последнего, и всех их союзников, и всех крестьян, которые их укрывают. Мы можем убить всех… и тебя, и меня, и Хаши…
- Что ты говоришь? – отец отшатнулся от Тобирамы.
- Что я говорю… а вот что!
Тобирама вскочил на ноги и сложил печати быстрее, чем я смог сделать хоть что-то. Поток воды отшвырнул отца на несколько метров, и он вылетел во внутренний двор, сломав деревянные седзи. Обездвижить брата при помощи Мокутона мне удалось без труда, впрочем, он и не думал сопротивляться.
- Месть… - он бессильно опустил голову, когда могучие ветви оплели его руки и торс. – Она не сделает Кагами живой, но зато многих сделает мертвыми… Кагами тоже умерла из-за мести.
Отец поднялся на ноги, тяжело дыша. В другое время он бы запросто уклонился, но возраст уже не тот, да и травмы дают о себе знать.
- Кагами убили Учиха, - мягко возразил я.
- Нет, - Тобирама полубезумно улыбнулся. – Это мы ее убили, братик, мы. Мы убиваем сами себя. Мы убиваем Учиха, мы ведь тоже берем их в плен, и тоже пытаем, я знаю. Они мстят нам, убивают нас. А мы мстим им…
- Путь чести кажется красивым, но армию по нему вести очень тяжело, - отец привалился к стене и с трудом переводил дух. – Думаешь, информация об Учиха берется из воздуха, а?!
Тобирама ничего не ответил. Вода капала с его подбородка вперемешку с сакэ. Или слезами.

Прим.
Ханами – японская национальная традиция любования цветами.
Кандзаси - японские традиционные женские украшения для волос.
Оума-га доки: по японским поверьям демоны – дети полутьмы, время их появления, как правило, связано с угасанием дня, отчего часы от наступления сумерек до темноты принято называть «оума-га доки» («время встречи с демоном»).
Тонкацу – аналог свиных отбивных.
Тачи-гата - что в переводе с японского языка означает «пьедестальные». В самом этом слове заключается назначение таких фонарей — их используют для освещения места, где хозяин ведет беседы с самыми почетными гостями. От прочих видов каменных фонарей «тачи-гата» отличает большая высота (от 1,5 до 3 м), поэтому они размещаются только в садах, занимающих обширную территорию.
Седзи – деревянные перегородки в японском доме, обтянутые тканью или бумагой.