Шум душа заглушает все звуки, позволяя разуму расслабиться и
перестать напряжённо ждать чего-то. По телу струится горячая вода, но кожа всё
равно покрывается мурашками, как будто холод, идущий изнутри, гораздо сильнее
тепла. Последние годы почему-то именно так и никак иначе, словно кто-то заложил
новую программу, не позволяющую расслабляться ни на секунду. Ожидание чего-то –
это так утомительно.
Хана выключила воду,
едва притрагиваясь к вентилю пальцами, и ещё некоторое время стояла, упершись
руками в стенку душа и опустив голову. Моментально остывающие капельки
скатывались по щекам к подбородку и кончику носа, щекоча. Привычный ритуал,
даже почти устоявшийся.
Уже три… четыре… шесть лет? Может, семь, а может, и все десять.
Она уже не считала, сбившись после второго года. Просто однажды расхотелось так
скоро расставаться с уединением и возможностью отвлечься от назойливых мыслей.
Внезапно по коже пробежался холодок, словно кто-то открыл дверь, позволяя
озорному сквозняку проникнуть в тёплое помещение и навести там свой порядок.
Нахмурившись, Хана резко подняла голову и прислушалась, стараясь выловить в
тишине квартиры хоть малейший намёк на движение.
Если бы кто-то посторонний проник в дом, то собаки всенепременно подняли бы
лай, значит, это мог быть кто-то из родственников.
Однако Киба всегда приходил с шумом, оповещая о своём приходе криком, из-за
чего девушка иной раз подпрыгивала. О визите мамы тут же сообщали собаки,
начиная поскуливать ещё минут за пять до того, как раздавался звонок или стук.
Сейчас же братья Хаймару молчали. Значит, либо это расшалившееся воображение,
либо…
Хана рванулась к двери, чувствуя, как подпрыгнуло внутри сердце, из-за чего она
едва не задохнулась. Забыв про одежду и полотенце, девушка дёрнула за ручку и
навалилась всем телом на не слишком надёжную преграду, но с ужасом обнаружила,
что она не сдвинулась ни на миллиметр, как будто кто-то не пускал хозяйку
наружу.
- Эй! – Крик получился приглушенным и совсем не грозным, даже слегка умоляющим,
из-за чего Инузука рассерженно прицокнула. - Киба! Если это ты, то тебя даже
Акамару не спасёт! Открывай немедленно, паршивец!
Молчание по ту сторону двери настораживало. Собаки по-прежнему не подавали
никаких признаков паники или хотя бы волнения.
Хана испугалась: а живы ли они вообще? Изо всех сил она кинулась на
раздражающую преграду и протяжно застонала, поняв, что все усилия тщетны:
кто-то позаботился о том, чтобы она не выбралась.
Ударив по дереву кулаком, девушка вдруг услышала, как по паркету раздалось
дружное цоканье когтей, а затем – чуть жалобное поскуливание и снова тишина.
- Хаймару? – прохрипела она, сжимая кулаки.
- Не волнуйся. С ними всё в порядке.
Густой низкий голос, моментально заполнивший собой всё пространство в голове.
Инузука отпрянула от двери, зажав рот ладонью, и в ужасе уставилась на ручку,
ожидая, что она повернётся, и внутрь шагнёт тот, кто исчез уже три… пять…
восемь, а может, и все десять лет назад.
Однако ни единого звука, возвещающего об этом, не раздалось. Только шумные
выдохи собак, недовольное ворчание, как будто кого-то из них обделили
вниманием, и чуть слышный шорох.
Здесь?.. Как?..
- Вернись, пожалуйста, - совсем тихо раздалось с той стороны. - Тут очень
холодно.
Хана чувствовала, что её колотит, всё тело дрожало от волнения, а ноги
одеревенели, однако она послушно сделала шаг.
Затем ещё шаг.
И следующий.
Пока не оказалась снова возле преграды, разделявшей его и её пространство.
Прикоснувшись к дереву ледяными пальцами, девушка прокашлялась, стараясь
вернуть в голос твёрдость и хоть немного прояснить помутившийся от шока разум,
но получилось, откровенно говоря, никак.
Поэтому она лишь прижалась неожиданно горячим лбом к двери и снова потянулась к
ручке.
- Не надо.
Чётко и просто, не терпя никаких возражений. Однако, вместе с тем, мягко и
почти убаюкивающе.
Как же она отвыкла от этого голоса, который раньше не был настолько глубоким,
но уже тогда будоражил кровь.
Как же она соскучилась по этому тону, который был не похож ни на кого,
заставляя нервно вздрагивать и краснеть.
«А Хана влюбилась! Тили-тили-тесто!»
Детская дразнилка звоном повисла в ушах, мешая сосредоточиться. Инузука
зажмурилась, пытаясь прогнать из головы образы из прошлого, возникающие перед
глазами.
Краснота, которую девочка пыталась смыть холодной водой, но получалось только
хуже – щёки алели, как два сигнальных огня.
Тёплая ладонь на плече, чуть сжимающая кожу и заставляющая повернуться.
Его тёмные-тёмные, почти чёрные глаза. Тёплые, добрые, в которых
двенадцатилетняя Хана практически тонула.
Злость, топящая сознание в своей булькающей лаве. На него. На прочих детей,
которые позволили себе дразнить её.
И голос. Ломающийся голос тринадцатилетнего мальчика, который, впрочем, уже
тогда был достаточно убедительным, чтобы заткнуть рты всяким там недомеркам.
- Не обращай внимания на них.
И она перестала обращать. На всё перестала обращать внимание. Кроме него.
Детская влюблённость, увлечение – называйте, как хотите. Просто почти на год
целый мир сузился до одного человека, который учился в соседнем классе на год
старше.
Она не преследовала его, как остальные поклонницы. Гордость не позволяла
опуститься до подобного уровня.
Однако каждый раз, когда школьники случайно сталкивались в коридоре или на
общем кружке, девочка понимала, что для маленького детского счастья нужно всего
чуть-чуть.
А потом он исчез.
Нет, не так.
Он появился однажды в её доме. Просто пришёл в гости, когда Хана была одна.
Собаки, настороженно принявшие гостя, постепенно расслабились. Даже суровый пёс
мамы позволил чужаку прикоснуться к своей жёсткой шерсти, затем деловито
рыкнул, сразу расставляя все точки над вопросами, и ушёл в соседнюю комнату.
Зато братья Хаймару, будучи тогда ещё щенками, веселились на всю катушку,
дёргая визитёра зубами за штанины и слюнявя руки.
Щенячий восторг от того, что он не прогонял их, как делали многие другие, не
знал границ, воплощаясь в радостном повизгивании.
Мальчик сидел на корточках, позволяя им творить всякие безобразия, и молчал,
заставляя девочку краснеть.
Она не знала о причинах, заставивших его прийти к ней домой, но неприятное
предчувствие поселилось в сердце.
Он поднял голову, когда Инузука готова была уже взорваться от этого
напряжённого молчания.
Внимательный взгляд. И голос, заполняющий всё вокруг, из-за чего казалось, что
других звуков просто не существует.
- Я ухожу.
Просто. Чётко. Не терпит возражений.
Хана поняла, что он имел в виду, но ответить что-либо не могла – просто горло
перехватило.
Лишь один вопрос вертелся в голове. Глупый и детский вопрос, на который он вряд
ли бы ответил.
- Спасибо, - произнёс мальчик, разворачиваясь к выходу. - За твоё молчание.
- За…зачем? - Её голос, не в пример его, срывался и звенел, как натянутая
струна, которая вот-вот лопнет.
- Ты искренняя, – ответил, даже несмотря на всю глупость вопроса.
Хлопок двери, похожий на выстрел, резанул уши, заставляя девочку вздрогнуть и
опомниться от почти неземного счастья, затопившего всё существо.
О присутствии такого нежданного гостя напоминал только разочарованный скулёж
щенков, которые тыкались холодными влажными носами в щель между дверью и полом
и царапали маленькими пухлыми лапками паркет.
Тогда он и вправду ушёл, как казалось Хане, навсегда.
Теперь он вновь был здесь. Только находился по ту сторону двери, не позволяя ей
выйти и посмотреть на него.
- Ты…
- Нет.
- Но…
- Тоже нет.
- Тогда…
- И тут нет.
Инузука замолчала, сжимая губы. Каким-то неведомым способом он угадал все
вопросы. И ответил резко, чётко, отрезая любую надежду.
- Тогда зачем? – Девушка даже удивилась, поняв, что в этот раз он не перебил
её.
Она тяжело дышала, круглыми глазами глядя на неподвижную дверную ручку. Ожидая,
когда она повернётся.
Однако по ту сторону раздался тихий шорох, за которым последовало
разочарованное ворчание Хаймару.
Хана изумлённо прислушалась, приложив ухо к жёсткой поверхности, но вместо
этого вдруг почувствовала тепло, как будто внезапный гость тоже прижался щекой
с той стороны.
Из-за этого захотелось расплакаться, но гордость не позволила, перекрыв солёной
влаге выход.
Нельзя. Она не привыкла так.
- Мне просто необходимо было это. – Тихо-тихо, шёпотом.
- Выпусти меня. – Просьба, похожая на приказ, вот только тон подвёл.
- Нет. – Его тон никогда не подводил – всегда чётко. – Иначе я не смогу уйти.
- Я… я не понимаю! – Самообладание проиграло чувствам, которые мгновенно
наполнили грудь болью, из-за чего слёзы всё-таки выступили на глазах. – Ты пропадаешь
на, чёрт побери, восемь лет, не объясняя причин, не говоря ничего, а теперь
являешься ко мне в дом, запираешь меня в ванной и ещё отказываешься выпускать
меня?! Да кем ты себя возомнил?! Выпусти меня немедленно и убирайся!
Обманутая первая любовь и детская обида смешались вместе, образуя дикий
коктейль из горьких отвратительных чувств, которые вскипели в душе, вырывая из
горла совсем не те слова.
Она хотела сказать, что скучала.
Она хотела сказать, что ждала и верила, несмотря ни на что.
Она хотела сказать, что безумно счастлива, что он, наконец, появился, хотя
прекрасно понимает, что счастье это будет недолгим.
Она так много хотела сказать…
Но вместо этого Хана кричала и била кулаком по двери до тех пор, пока не
заболели костяшки пальцев. Это отрезвляло, позволяя вновь и вновь проглатывать
накатывающие слёзы.
И она ненавидела себя за свою слабость и силу, потому что они мешали ей. Как
никогда в жизни.
Не здесь нужно быть сильной.
Не тут нужно проявлять слабость.
И поменять местами эти два качества – никак.
Поэтому Инузука, выдохшись, опустилась на корточки, тяжело дыша.
Казалось, что грудь пробил ржавый прут, из-за чего воздух просто не попадал в
лёгкие.
Хотелось царапать себе горло и выть на одной ноте, как отбившийся от стаи волк.
Но все эти чувства с успехом перекрывала почти нечеловеческая радость.
Живой.
Вернулся.
К ней.
- Спасибо. – Снова стало тепло, будто он дотронулся ладонью до сердца. - За
твою искренность.
Хана снова зажала рот рукой, чтобы ни единого горестного всхлипа не сорвалось с
губ.
Только слёзы почему-то текли по щекам.
Текли и текли.
И снова.
А потом послушался хлопок двери. Как выстрел.
Контрольный выстрел, раздавшийся спустя восемь лет.
Хана встала на дрожащие ноги и, секунду посомневавшись, прикоснулась к
практически ледяной дверной ручке, борясь с желанием отдёрнуть руку.
Она боялась открыть дверь и обнаружить, что всё это ей просто привиделось.
Измученный разум ведь мог подкинуть подобный выверт?
Распахнув дверь, Инузука осторожно выглянула наружу и закусила губу,
почувствовав аромат какой-то неизвестной туалетной воды.
В комнате никого не оказалось, как и на кухне.
В прихожей было тихо и безлюдно.
Только братья Хаймару лежали у двери.
При появлении хозяйки один из них вяло повилял хвостом, но тут же отвернулся.
Остальные и вовсе проигнорировали её присутствие.
Хана вздохнула и подошла к двери. Провела пальцами по блестящей ручке, словно
пытаясь так ощутить прикосновение, а затем фыркнула на себя и со злостью
задвинула щеколду, подсознательно понимая, что этот жест продиктован больше
отчаянием, нежели желанием обезопасить себя от нового вторжения.
Ей больше не нужны такие встряски.
Вернувшись в ванную, она подхватила халат и, на ходу просушивая волосы
полотенцем, направилась в зал, чтобы приступить к повседневным делам.
Включив телевизор и усевшись на диван, девушка по привычке закинула ноги на
кофейный столик и вдруг замерла, заметив небольшой листочек, придавленный
пустым блюдцем.
Дёрнувшись, как от удара током, Инузука ошеломлённо огляделась по сторонам,
словно ожидая появления из темноты, притаившейся по углам, своего гостя.
Однако в квартире никого, кроме неё и собак, не было.
И записка лежала на столике. Маленький белый кусочек бумаги.
Сжав губы, Хана потянулась и подхватила листик двумя пальцами, будто боясь, что
он сейчас вспыхнет.
Целое мгновение она сомневалась, а затем развернула его.
Губы задрожали, а рука сжалась в кулак, сминая маленькое послание, отозвавшееся
глубокой режущей болью в сердце.
Шорох бумаги заглушил стон, полный отчаяния.
Ей хотелось закричать, но получилось только это.
Сжавшись в комочек на диване, Хана прижала к лицу ладони и шумно сглотнула,
стараясь протолкнуть обратно внутрь все чувства, рвущиеся наружу. Они разрывали
горло, пекли глаза, кривили губы, мешали дышать. Они практически поглотили всё
вокруг, подменяя реальность сюрреализмом.
Старая рана вскрылась и стала кровоточить. Снова.
Только теперь Инузука знала, что он больше не вернётся.
- Не навсегда. – Срывающийся шёпот в темноте. – Ты ушёл в последний раз, Итачи.
В квартире тихо. Тихо
настолько, что кажется, будто воздух звенит.
Телевизор выключен, а свет погашен, позволяя темноте завладеть всем
пространством безраздельно.
На диване лежит девушка и горько плачет, уткнувшись лицом в подушку.
Рядом с ней на полу сидят собаки и изредка поскуливают, прижимая большие мягкие
уши к округлым головам.
На краю кофейного столика лежит скомканная записка, в которой всего несколько слов,
забравшиеся глубоко в душу:
«Я ухожу. В последний раз.
P.S. Спасибо за то, что ты настоящая».
