Как-то раз мне пытались объяснить, что такое боль. Я не совсем понял, боль ли это – то, что я чувствую постоянно. Например, смотря на других детей, играющих вместе. Есть там и постарше меня года на три, и я иногда удивляюсь, не глупость ли это с их стороны – заниматься такой фигней, как игра в мяч. Но, признаюсь, каждый раз, когда я смотрю на них, мне очень хочется к ним. Однажды я сидел вот так, на площадке. С плюшевым медведем. Если честно, эти медведи меня бесят. Почему все думают, что у ребенка обязательно должен быть плюшевый медвежонок? Впрочем, иногда они бывают полезны. У меня их целая куча. Я отрабатываю на них свои техники и иногда срываю свою злость. За прошедшую наделю я разодрал штук десять. Я стараюсь не привязываться к вещам, ибо они непостоянны, как песок или ветер... Я сидел тихо, но на меня все же обратили внимание и, конечно, разорались и разбежались. Все, кроме одного мальчика, сидящего на качели. Я подумал, что он хочет поиграть, но, когда я подошел к нему, он закрыл голову руками, расплакался и просил, чтобы я не делал ему больно. Я удивился, а потом обиделся и решил, что еще одного медвежонка сегодня ожидает страшная участь. Я спросил, почему он не убежал с остальными. Оказалось, что он получил какую-то травму позвоночника и теперь не может ходить. Возможно, никогда больше не сможет. Мы разговорились, и он сказал, что больше всего на свете хочет снова встать на ноги, хотя бы разочек. Я устроил ему это с помощью песка. Он был так счастлив, так громко смеялся... как мало человеку надо для счастья. Он сказал, что хотел бы быть как я, иметь такую же силу... Я с радостью отдал бы ее, лишь бы стать нормальным, лишь бы брат и сестра перестали смотреть на меня с ужасом и жалостью, а отец – с плохо скрываемым презрением.
В следующий раз я увидел его через два дня, когда его хоронили. Его кто-то задушил. Почему-то все смотрели на меня, как будто это была моя вина. Самое страшное, что это было именно так. Я подслушал разговор отца, он говорил, что я должен тренироваться и не отвлекаться на глупые игры и разговоры с другими детьми, а тот мальчик никогда не станет нормальным шиноби и будет только обузой для всех, а у нас и так трудное время.
Почему-то я несу смерть всем, кто оказывается рядом. Она бродит здесь, я чувствую ее дыхание в песке, но она почему-то никак не настигнет меня.
В такие тихие ночи я каждый раз встаю на край крыши, каждый раз надеюсь, что песок не успеет. И каждый раз он успевает. И мне кажется, что если бы я разбился в лепешку, мне не было бы и наполовину так больно, как это бывает тогда, когда я открываю глаза и понимаю, что у меня снова ничего не получилось.
