Итачи задавался вопросом, где же в ней присущий клану максимализм и фанатичное стремление заполучить силу.
Они виделись редко, временами, когда пересекались в квартале Учиха, так позорно сдвинутого к окраинам деревни.
Чаще Итачи мог встретить Нацуми идущей домой с покупками или занятой прочей домашней работой. Тогда он ещё больше убеждался: неподходящие из девушек шиноби. Хотя его никогда нельзя было обвинить в ограниченности и суждении по сложившимся стереотипам.
- В клане Учиха уже есть выдающийся гений – Итачи Учиха. К чему составлять тебе конкуренцию? - отшучивается она, щурясь от яркого солнца.
- Даже совсем не попытаешься попробовать? - Итачи поворачивается спиной к бьющим в глаза, оттого нервирующим лучам.
В тени его черты лица кажутся ей строже и серьезнее.
- Нет, - качает головой, опустив поля шляпы ниже.
Итачи внимательно следит за глазами Нацуми, на которые упала тень от летней шляпы. Она трёт руку с заметными ссадинами от кустов роз с шипами. Несколько срезанных цветов с крошечными каплями воды, видимо, только что сорваны.
Ему некогда тратить время на пустые разговоры. Следует подготовиться к очередной долгосрочной, как обычно, важной миссии. Но для чего тогда стоять здесь и беседовать ни о чём?
Погода слишком радостная и маняще-теплая.
- Надо же, - наконец спокойно подмечает Итачи. Его глаза теплеют под стать погоде. - Слышал бы тебя Саске.
Нацуми умиротворенно улыбается и с ожиданием интересуется:
- Как он там?
Итачи убирает челку назад, безуспешно борясь с по-весеннему озорным ветром, со свистом вздыхает.
- Обижается, что я уделяю ему мало внимания, - легко понять, что ответ в такой трактовке повлечет куда больше житейских вопросов, но Итачи отвечает именно так.
Свежесть весенней травы в нежаркий день незабываема. Но Нацуми ворчит, что зеленые пятна ничем не отстирать. В такой день и самому не хочется ничего делать. Итачи проводит рукой по траве, описывая круг. Ладонь немного влажная от не успевшей исчезнуть росы. Это приятно. Прохлада вместе со свежестью, приносимая дождем. Спина не замерзла, хоть лежать вот так, наверное, опрометчиво.
- Здесь так тихо, - Итачи прикрывает глаза.
Солнце заглядывает к ним сквозь пышную зеленую крону. Листья в своем многообразии напоминают спокойное море.
- Да, только слышно, как птицы поют. Хорошо тут очень! - тихо звучит у самого уха.
- Почему ты подарил мне именно сирень? - она легко улыбается, поднося светло-сиреневую веточку к лицу.
- Розы – слишком шаблонно, - он задумчиво теребит в пальцах травинку. - К тому же, ты не можешь не поцарапать руки о шипы.
- А сирень – это… хм, так по-весеннему, верно?
- Именно.
Нацуми суетится, переворачивается на бок, удобнее устраивая голову на плече Итачи. Вертится, потом приподнимается на локтях и строго смотрит на его улыбку.
- Что?
- Да ничего, - беспечно произносит Итачи, всё так же наблюдая из-под опущенных ресниц. - Хватит уже вертеться.
Тянет ближе к себе, даже не утруждаясь приподняться, целует. Осторожно, ласково. Так же, как было в первый раз. Немного неловко, смущенно. А Нацуми совсем забывает, что локоть затекает, пока она нависает над ним, а одежда точно не отстирается.
Дождь не вызывает тоску или меланхолию. И слишком банально сравнивать природное явление со слезами. Скорее приносит умиротворение, а если и позволить параллель, то, наверное, со спокойствием. Внезапные уколы капель стучат по телу. Портит серость только грязь, в которой глубоко увязают ноги. Плечи дрожат, промокшая одежда холодит вдвойне.
Итачи, оторопев, видит в занавесе ливня бегущую к нему Нацуми. Ее распущенные волосы путает промозглый ветер. У нее мокрые щеки?.. Это, скорее, просто дождь. Да, именно он.
Итачи устало, но приветливо улыбается. Потом… Шум чуть утихает, когда Нацуми прижимается, так цепко обняв за шею, что он невольно склоняется.
В образовавшейся тишине Итачи слышит тихий всхлип Нацуми и чье-то, не разобрать точно, быстро стучащее сердце.
Она что-то говорит, шепча слишком неразборчиво. Девичья истерика по пустякам. Это всегда вызывает больше жалость, чем сочувствие, но Итачи приобнимает Нацуми за спину.
- Люблю тебя… Только тебя, Итачи, - сглотнув, отчетливее произносит она, переборов истерику.
И это, наверное, просто обычный дождь. Всего-то дождь с несколькими горячими каплями, стекающими с ее щек и прожигающими замерзшее плечо Итачи.
- Как много видит твой шаринган? - Итачи неспешно обводит пальцами вокруг ее глаз.
Она никак не может восстановить нормальное дыхание после тренировки. Очередной, затянувшейся до ночи. Нацуми прикрывает сухие губы, стараясь дышать носом.
- Чтобы ответить на твой вопрос, нужно ведь с чем-то сравнить.
Умный ответ. Точнее, не ответ вовсе, а ловкий уход от поставленного вопроса.
- А твой?
- Наверное, слишком много. Больше, чем стоило бы.
Итачи наблюдает за ней так… что хочется подняться и стряхнуть холод за спиной. Его взгляд такой отчаянный, обреченный. Глаза чужого, совершенно незнакомого человека.
Она нервно моргает и жмурится от тяжелой усталости. В темноте ночи шаринган угрожающ. Но после пугающе-бордовый преобразуется в ее темный цвет нормальных глаз. Нормальных…
Сколько же усилий стоит ему удержать все эмоции в себе. Убивать чувства постепенно, один за другим. Итачи стискивает зубы: это похоже на расщепление до костей, до кровавых слез.
Нацуми смотрит на него заботливо, сочувственно своими карими глазами, как и у всех в клане Учиха: темными, почти черными глазами.
Было бы лучше, если бы шаринган никогда не касался их рода. Тогда бы не из-за чего стало гордиться, не за что бороться и пятнать себя…
Итачи опирается ладонями на колени Нацуми и целует ее в глаза. Чуть подрагивающие в робости ресницы. Целует часто, задерживая губы на веках, за которыми сейчас – самые обычные глаза.
- Нацуми, - не отрывая прикосновения, произносит Итачи.
- Что? - она улавливает в самом ночном воздухе его муку, смятение, из-за которых вынужден страдать.
- Ты ведь знаешь о готовящемся восстании?
Ответа не требуется.
- Что ты думаешь об этом?
- Я не хочу войны. Но твой отец – лидер клана… Как жаль, что не ты.
- Наш клан с самого основателя был запятнан. Это позорное бесчестие! Жертвы ради славы, силы, власти. Как бы я хотел, чтобы этого всего не было, чтобы не было этой кровавой истории.
Нацуми теряется в догадках о его состоянии, но сохраняет молчание, потому что ещё никогда не видела Итачи таким обреченным, отчаянным. Никогда не видела, чтобы его глаза плакали.
