Врагами станут ему домашние

Когда Итачи был ребенком, то понял, что может ненавидеть – войну. Ему исполнилось пять, умер Обито. Итачи, приходя к мемориальному камню, уважительно молчал. Потому что родственник был настоящим героем, погасившим ад войны. Он все думал, что сказать герою, если случайно появится возможность поговорить с ним.
В отличие от Обито, Итачи сам стер иллюзию, навеянную кланом.
Но что Обито, что Итачи, пришли к похожему выводу: война и есть ад, но люди глупы и сами возвращаются в пекло. Учиха – клан, который является самой большой проблемой Конохи. И семья до ужаса алчна и ненасытна властью.

- Миссию завершил? – потребовал ответа Обито, хотя знал, что мог и не задавать вопрос. Просто так само вышло. Выполненные задания Акацки волновали сейчас Обито в последнюю очередь.
- Да, - кивнул Итачи. Вытянул ноги, сложил руки в замок. От усталости глаза закрывались, и он позволил себе эту прихоть, сомкнув напряженные веки.
В комнату въелась сырость и пыль. Итачи поморщился, надеясь, что Обито не заметил отвращения. Привыкать к жизни отступника и предателя давалось с трудом.
Обито скосился на расслабившегося Итачи, фактически ребенка, и коротко похвалил:
- Молодец.
Похвалил, как хвалил много лет назад, когда еще оба жили в Конохе, за любой незначительный успех, за попавший в цель кунай, когда подающий большие надежды Итачи смеялся и с воодушевлением смотрел на Обито.
От неожиданности Учиха открыл глаза и посмотрел на него, бездумно вертящего маску в руках.
- Почему ты сидишь в полутьме? – спросил он, проигнорировав похвалу.
- Проводка в комнате оборвалась, всё не сделаю.
На столе мерцала одинокая свеча, стоявшая на простой подставке, на которой обычно располагают цветочные горшки. Расстегнув плотный плащ до груди, Обито досадливо потер шею, разминая затекшие плечи. Раскрыл окно и уселся прямо на подоконник, спиной к моросящему дождю.
Прохладный освежающий воздух ворвался в комнату, выгоняя последнюю затхлость. Сквозняк потушил и свечу, дым еще несколько секунд напоминал о себе, но тоже исчез вместе со спертым воздухом.
Обито прищелкнул языком.
- Прекрасно, - но подниматься и зажигать свечу вновь не стал.
Этому убежищу, который Обито называл домом – не своим, но домом – сейчас не хватало именно свежего, живого воздуха. Просто желавший непонятного облегчения, он откинулся назад, высунулся из окна и жадно задышал, не обращая внимания на ноющее тело. До чего же приятно – капли падали на веки, губы; охлаждались точно росой, скатываемой по шее. Долгожданный дождь после многонедельной душной жары.
За время ношения маски порой забываешь, как приятно ощущать свежий ветер на лице.
Итачи показалось, что он забыл обо всем и собирается дальше мокнуть под дождем.
- Обито.
Сначала тот и не отреагировал никак: видимо, за столько лет отвыкает от своего имени. Итачи передернул плечами – забыть имя, значит, забыть кто ты есть и все свои цели. Хотя... неплохо, в сущности.
- Обито, - спокойно повторил Итачи.
Тот раздраженно цыкнул, подавшись вперед.
- Что?
- Чего мы здесь ждем?
- Рассвета, - коротко отчеканил он. Желание говорить не было – для Обито этот человек - родственник, кто закрыл занавес прославленного клана, был не ненавистен, не безразличен, просто… иногда он допускал, что понимает Итачи. Что они в чем-то похожи, но пока до конца не ясно в чем.
Ему не нравилось видеть черную круглую повязку на глазу родственника, не нравилось смотреть, как тот, задумавшись, трет лоб и задевает ткань, обхватывающую голову. Потому что было в этом нечто неправильное: никто не имел право забирать глаз у умирающего тринадцатилетнего ребенка; или даже сочувственное: каково это - умирать? Наверно, одиноко и темно. Итачи отвернулся, прогоняя переполнявшие голову мысли.
- Я думал, ты мертв, – не получилось вызвать достойного отклика. Обито задумчиво скосился на Итачи.
- Как мило, когда родственники интересуются твоим благополучием. Вообще-то правильно было бы: «Почему ты жив?», но технично я и не умирал.
Нет, Итачи не это хотел донести. Просто Обито – погибший герой, если он жив, значит героизм, в который свято верилось в детстве, теряет ценность?
- Я тобой гордился, - вдруг решился Итачи, - ты положил конец войне, которого никто не мог положить. А ты, оказывается, жив.
- Оно и верно, но такой факт, что я жив, ни в коей мере не отменяет сказанное тобой, - Обито погрузил пальцы во влажные волосы и убрал густую челку назад. Ему только не хватало забот. Итачи, пятилетний Итачи, которым он запомнился, убил весь клан и прибыл в Акацки. И теперь они – двое из клана Учиха, сильные, спрятанные ото всех в иллюзии, одинокие, сидят в одной комнате, точно с раскрытыми картами, но с закрытой душой и ждут все не наступающего рассвета. Обито дико хочется, чтобы Итачи убрался отсюда и не мозолил глаза.
- Не так давно в Акацки, а уже из-за тебя сбежал Орочимару! Хотя это мне не мешает. От его привычки облизываться при виде Шарингана выворачивает желудок наизнанку, - Обито сдержался, чтобы самому не высунуть язык, имитируя упомянутый вывернутый желудок.
Порой крайне удивляла Итачи минутная простота Обито, она выдавала того веселого мальчишку, который упорно тренировался, но не получал признания. Тогда мимика оживлялась и можно было представить, что ты все еще в родной деревне, а неугомонный родственник оживлено и красочно рассказывает истории. Впрочем, к чему ностальгировать – Обито умер под завалом.
Итачи задержал внимание на нем. Вроде все тот же – Какаши-сан и Рин-сан без труда узнали бы товарища. Даже Четвертый. Если был бы жив, конечно. Но черная круглая повязка не скроет то, что посмели забрать. Глаз, что сам добровольно отдал. Разумеется, нет смысла искать сходство между Обито и сидящим на подоконнике Тоби. Он напоминает себе: Тоби – другой человек, продолжающий жить за погибшего героя, за его героя. Итачи ведь отдал дань уважения, когда много раз возлагал цветы к мемориальному камню и приходил к не той, как оказалось, могиле.
Следом Обито серьезно добавил, вспомнил прошлое:
- У Орочимару всегда был слишком длинный язык, и в переносном значении тоже, я полагаю. За всё ведь надо платить.
Мысли его, похоже, текли в совершенно другом русле.
- Орочимару знал тебя? – Итачи отогнал ностальгию о несуществующем доме, где он - предатель, а родственник – погибший герой.
Обито кивнул.
- Когда еще выбирался претендент на титул Четвертого Хокаге, он наблюдал за, как он выразился, «неоперившимися птенцами Желтой Молнии», - немного помолчал и вернулся к насущим проблемам. - Орочимару забрал и кольцо! Сувенир решил оставить. Вот отлично, придется теперь делать новое.
- Знаешь ли, ему некогда было снимать кольцо с пальца, - серьезно объяснился Итачи, безразлично смотря перед собой.
- Ладно, ты пойдешь за новым напарником Сасори. После.
- Хорошо. И кто же он?
- Есть один на примете, планировалось держать его в резерве, но новичок переходит в основной состав, - Обито вытянул руку и задумчиво посмотрел на свои пальцы. - Какое угодно, только бы мне не досталось кольцо с обозначением камня. Оно сейчас как у Сасори.
- Потому что ты умер от него? – заинтересовался за долгое время, как же ушел герой.
Обито погрустнел, но, неестественно бодро выпрямившись, командно ответил:
- Ты облегчил мне работу, убрав Орочимару с пути. Что он сделал, что ты его так испугал?
Итачи клонило в сон. Сначала мешала брезгливость к запаху и пыли вокруг, теперь того хуже – жуткий холод. А Обито, как пришлось понять, такой холод нипочем – сидит прямо на окне, подставив спину. Впрочем, так он пропускает внутрь меньше сквозняка. Пошевелив ногами, Итачи вжался в старое кресло.
- А ты как думаешь, Обито? Орочимару хотел заполучить Шаринган, даже протянул руку, оказавшись в иллюзии. Мне противны его попытки овладеть силой и его зависть нашему клану.
- Ах да, - он приложил палец к подбородку, - ты же получил силу, чтобы убрать алчность в клане, вместе со всем кланом.
Какое-то время Итачи молчал, выбирая между желанием оправдаться, получить понимание и знанием, что Обито все сам прекрасно знает…
- Я, - начал все еще неуверенный в выборе, - время поджимало. Клан идти на уступки не хотел, они желали войны. Началась бы бойня как в Третью Великую войну, - не зная, что прибавить в свое, не оправдание, нет, объяснение, Итачи тише продолжил: - Обито, ты просто не знаешь…
Обито его перебил, впервые громко возмутившись:
- Я не знаю? Очнись, ребенок! Моей смертью и жертвой закончилась Третья Великая война. Мы выросли в этой заварушке.
Глаз уже не слезится и пыль не попадает, только в груди ноет сильнее.
Он назвал Итачи ребенком. Удивило само обращение, Обито избегал называть его по имени, ограничиваясь простым «ты».
Он слез с подоконника и захлопнул окно. Стекла жалобно задрожали. Когда он рылся в шкафу, на удивление оказавшимся чистым, Итачи спросил, смотря в спину:
- Что, если бы пришлось выбирать между Рин-сан и Деревней, чтобы ты выбрал?
Провокационный вопрос. Может, так он поставил себя на место иного выбора.
- Рин, - невероятно сухим, не своим голосом ответил Обито. - Я бы выбрал Рин – снова. На той миссии я и так выбрал ее жизнь, – говорил он, стоя без движения, забыв, что искал в шкафу. – Я бы не смог, иначе я бы сошел с ума от того, что Рин нет.
Итачи оглянулся и развел руками.
- Рин-сан итак нет.
- Ты знаешь, о чем я, - Обито резко развернулся и бросил плед Итачи.
- Это либо такая у тебя любовь, либо такая у тебя глупость. Ты не имел права отдавать Какаши-сану свой Шаринган…
Стеклянные колбы и прочий хлам из шкафа с треском врезались в потрескавшуюся стену, разлетаясь брызгами стекла. Уничижающий взгляд Обито прожигал не хуже черного пламени. Это даже не ненависть к Итачи, хуже – презрение. У каждого есть своя натянутая струна. Обито убедился, что задеты сразу две. Некогда родственник не вызывал ни малейшего побуждения что-то доказывать или объясняться. В других обстоятельствах, несколько лет назад Обито не ограничился бы молчаливым презрением. Но не сейчас – мальчишку трогать нельзя, еще пригодится. Потому что нет более причины убеждать попусту. Обито глубоко вдохнул, прилагая неимоверные усилия, чтобы взять себя в руки.
- Разбужу на рассвете, - бросив через плечо, он покинул комнату.
Подумав, Итачи перебрался на кровать и укрылся до самой шеи.
До рассвета не так много.

Из ступенек лестницы поскрипывали только те внизу, что ближе к перилам. Дождь за окном разбавлял грязь в мутных лужах, успокаивал, вводил в прострацию непонятных звуков. Обито всё отдергивал себя от попыток услышать эту речь. Легко догадывался, чьи голоса там расслышит. Сверкнула молния, и зашторенные высокие окна не удержали свет – каждый предмет – шкафы, диван и корешки книг - вынырнул из темноты. Просто сошедшая с неба вода не донесет их голоса в заброшенный дом, так что это будет не более, чем злая шутка разбитой на осколки памяти. Он бы и сам оценил драматичность начавшейся трагедии, если бы в нее не вовлеклось так много близких. И даже тот родственник, оставленный в верхней комнате, который умудрился стать самым дальним.
Обито поморщился. Если не покинуть четыре стены – завоет как бродячий волк и бросится разламывать давящие преграды. Давно так не тревожилось спокойствие.
Он вышел, тихо прикрыв входную дверь. Ссутулившись, сел на деревянную террасу под навесом. Дождь не усиливался и не прекращался – застыл в ритме стуков. Сырость карабкалась по стенам дома. Обито вспомнил, что оставил маску в верхней комнате, когда неосознанно начал нащупывать ее подле себя.
- Он прибыл? – спросил вынырнувший из тьмы Зецу.
Обито качнул головой. Напряжение - и скованная поясница болела до рези. Пару раз он пытался принять удобное положение, откидывался назад, упираясь руками, ссутуливался. Не помогало. Намучавшись, Обито, наплевав на упрямство, просто лег на спину. На холодную террасу с запахом старого дерева. Ноющие мышцы получили возможность расслабиться.
Навес разрушался ветхими днями – он видел сухие истончавшиеся доски.
Как странно. Умирая, тело не сгорало в предсмертных муках, не притягивали смерть раздробленные кости, а вернувшаяся жизнь напомнила о себе диким жаром в спине. Обито тогда думал, что позвоночник раздавлен каждым осколком, вбиваемым в мышцы. О том, что позвоночник и так переломлен и подозрение близко к правде, он предпочитал не думать.
- Если бы… мои родители не умерли до того, как Итачи убил весь клан, то я не знаю… что бы с ним сделал, - даже не приподнимаясь, заявил Обито.
Холодный дождь приносил порядок мыслям. Старые шрамы заныли из-за погоды или потревоженного болезненно прекрасного прошлого.
- Тоби, Итачи нужен Акацки.
Обито фыркнул.
- Я знаю, - поднятая рука помахала в знак согласия. – По-крайней мере, он избавил меня от головной боли, убрав с дороги Орочимару. Мне не пришлось самому разбираться с проблемой, что было неизбежно. Тем более, Итачи сделал это так эффектно. Надеюсь, Орочимару получил урок, и больше не будет протягивать руки к клану Учиха, хотя от клана-то всего ничего.
Когда-нибудь Саннин попытается перетянуть и Саске. Но даже тот не будет цепным псом: они не любят быть в подчинении, время показало. Не имеет значения насколько гениален Саннин, все меркнут перед носящими имя Учиха. Обито порой удивляет, когда поселилась в нем клановая гордость.
- Вы с Итачи близкие родственники?
Хороший вопрос. Шум дождя доносит еще голоса, уже из прошлого. Детский смех, не по годам умные и глубокие вопросы, но все же когда-то восторженные глаза Итачи.
- Ты стал Чунином! Ты молодец! – Итачи дергает Обито за руку, таща за собой. - Пойдем, Обито, посмотришь, чему я научился, пока ты был в том лесу.
Улыбаясь, он думает, что этот ребенок очарователен. Прежде всего, добрый ребенок, потом уже талантливый.
Какие они родственники?
Вообще-то врать некрасиво, Обито.
- Итачи из клана Учиха, значит, родственник, - приходится признаться со вздохом.
- Понятно. Что будешь делать дальше?
Тучами заволокло небо с полудня. Не видно звезд, но Обито может примерно указать, где он сам зажег одну яркую для Рин.
- Наверно, отправлюсь домой. Я давно не видел местных.
- В Коноху? – удивляется Зецу.
- В Деревню Травы, - отвечают за него.
- Если бы, Зецу-сан, если я смог вернуться в Лист.
- Ладно, делай, как пожелаешь, только не сломай ничего в лабораториях, - Зецу, уходя, растворяется в смуте дождя, Обито же улыбается.

- Какаши, это твой друг? - спрашивает она, осторожно вымывая порезы на его плече.
Обито не произносит ответа вслух, просто кивает. Куда лучше интересоваться настоящим:
- Долго мне еще тут находиться?
- Немного. Как помощнику Зецу-сана тебе, наверно, часто приходится получать подобные раны, - в ее голосе звенит сочувствие. - Жалко тебя, ты ведь красивый, - говорит она, робко промывая царапину на его лбу.
Вместо смеха - неясный хрип простуженного голоса.
- Не издевайся. Что ты нашла во мне красивого?
- Губы, нос, лоб, - гладит ласково. – Ты просто красивый. Весь, не смотря на… - женские пальцы на черной повязке. - Рин забрала?
Руки пахнут лекарствами и они необычайно мягки, но даже при всем жгучем желании Обито не сможет заменить ею Рин.
- Я сам попросил.
- Она не ангел. Забрала не только глаз, но… - рука плавно легла ему на грудь, - еще и сердце, верно это. Забрала сердце, а свое отдала другому? Часто так бывает в этом мире.
Обито сходит с ума: ее волосы похожи на тот самый цвет: красно-каштановый. Кожа опъянительно пахнет сладкими духами. А если он обмакнет пальцы в масляной краске и нарисует на ее щеках полоски, она станет Рин?.. Хотя бы отдаленно похожей?
- Во сне ты плакал и звал ее. Ты сильно любил Рин?
- Люблю.

Дождь прошел, а оставил после себя грязь до самых колен.
- Зачем нужен новый напарник, если ты можешь занять освобожденное место? Я оказал тебе услугу – быть непосредственно к организации, быть ближе к источнику информации.
- Родственная солидарность? – Обито рассмеялся, надел маску.
Итачи всерьез предположил, что маска заставляет вести себя соответственно. Но Обито успокоился и со знакомым опекунством, забытым в детстве, сказал:
- Рано.
- Что рано?
- Я вступлю в игру, когда начнется активная охота на хвостатых.
Надежнее, если твой секрет никто не знает, но когда есть тот, кто может подстраховать – тоже вполне приемлемый вариант. Итачи только кивнул.
- Мертвый герой и предатель деревни, спасший ее. Вот наша схожесть – спасли и ушли в тень.