предыдущая главаОна раскрыла рот, но, так и не сумев произнести срок, закрыла, виновато отпустила глаза. Ее пальцы сильнее сжали анкету, что лежала на коленях. Хаяте обратил внимание, что на рабочем столе ее небольшого кабинета в резной рамке стоит семейная фотография. Он улыбнулся: замечательно, когда у тебя есть семья.
– Прости, мы даже не представились друг другу. Как тебя зовут? – Все же Хаяте не надеялся жить вечно, или, по смелым предположениям, долго. В их мире шиноби редкость, если доживаешь до момента, когда можешь увидеть внуков. Ему сейчас совершено не страшно. Да и зачем? Он разумно считал, что куда страшнее узнать о своей так называемой вечности, зная – рядом не будет любимой. Зачем такая, спрашивается, долгая жизнь в одиночестве?
Гекко сложил руки в замок, облокотившись о спинку стула, и про себя улыбнулся. У него есть Югао. Самая замечательная девушка, с которой он обручен с рождения. Его впереди ждали многие дни семейного счастья, пусть оно будет и не долгим; но Хаяте любит Югао больше всего. Вот главная причина, почему известие о скорой смерти не произвело своего разрушительного действия на внутренний мир.
– Катара, – тихо представляется она. Боится, что вновь задаст вопрос, от которого так и хочется уйти, боится, что озвучить все же придется возможный срок смерти токубецу–джонина.
– Гекко Хаяте, – говорит он в ответ. Слишком дружелюбно, но не фальшиво. Он никогда не лицемерит. – Тебе вроде как пятнадцать?
Катара кивает. Хаяте удивлено восклицает:
– И уже ниндзя-медик высокого уровня, мне Генма упоминал о тебе! Ты прямо как твоя мать… Тебе, наверно, говорили многие: ты очень на нее похожа.
Подтверждение своим словам Хаяте получает мгновенно: Катара как-то знакомо улыбается. Знакомо, потому что даже простая грустная улыбка, выжатая сквозь печаль внутри, видится копией манер и привычек ее матери.
– Что же это за сходство, если я не могу Вам… – Ее пальцы перестали сжимать металлическую подставку, куда крепилась желтая анкета. Словно ослабли, потеряв жизненную силу.
– В жизни всякое бывает, – не дал договорить Гекко, потом, пристально взглянув в глаза, невпопад заметил: – Внешностью ты вылитая мама, только вот глаза у тебя – отца. Темно-серые.
– Можно найти выход. Должно же быть средство, – протянула Катара, погруженная в свои мысли, больше говоря себе, чем ему.
– Последняя стадия болезни, Катара, – он окидывает взглядом праздничные фонари за окном, развешанные на крышах. Всю деревню не одну неделю подготавливали к приезду важных персон, феодалов и азартных любителей ставок, что приносили Листу большие деньги. Завтра ворота деревни откроются для Генинов и руководителей групп перед экзаменом на Чунина.
Если бы в деревне была Цунаде-сама, то, вероятно, легендарная куноичи смогла бы что-то сделать, предпринять. Но Хаяте понимал: что толку ссылаться на туманное "если"? Когда узнаешь, что неизлечимо болен и тебе остается года два от силы, все мелочные проблемы, несогласования и даже четкие фундаментальные законы естества кажутся пустыми перечнями придуманных фактов. Ему очень не хотелось услышать от Катары банального "мне так жаль", потому что он себя не собирался жалеть. Он счастливый.
– Не вешай нос, я счастливый человек! – воскликнул он с убеждением. Радостно.
Катара резко вскинула опущенную голову, прямые каштановые волосы приоткрыли лоб. Она в непонимании смотрела на Хаяте; он догадывался – хочет узнать причину сказанного, но ни за что не спросит. Прямо как ее мать: чуткая, прикасается к поверхности личности осторожно, чтобы не навредить.
– Я помолвлен с хорошей доброй девушкой! – на лице Хаяте было столько сияния несоизмеримого счастья, что она могла улыбнуться хотя бы его радости. – Ее зовут Югао Удзуки. Ты ее не знаешь случайно?
– Знакомая моих родителей.
– Я думаю, – Хаяте закашлял в кулак, спазмы в легких становилось сложнее сдержать с каждым месяцем. Он вытер губы тыльной стороной руки, – не важно, сколько мне осталось, главное – я счастлив, я люблю самую прекрасную девушку на свете. День, когда мы поженимся, станет для меня главным событием в жизни.
Она слушала внимательно, не из-за элементарной вежливости, а с искренней заинтересованностью. Хаяте мог видеть это в серых глазах.
– Я пришел к выводу, что значимость имеет не сам день, а события, наш взгляд на происходящее до и после этого дня.
– Возможно, – кивнула Катара.
Хаяте вдруг вспоминает, что несколько дней назад Югао упоминала, каких сладостей ей хочется. Тогда в деревне их не делали, а сейчас вроде как открылся сезон этих угощений. Что зря терять время даром в госпитале? Тем более ему столько надо сделать: подготовиться к экзамену, заполнить эти бесконечные письменные отчеты, непременно подарить Югао её любимые цветы.
– Ну, я пойду. – Хаяте поднялся со стула.
– Когда приступы кашля будут обостряться, сразу принимайте те лекарства, что я назначила.
– Да, непременно, – пообещал Гекко, бросив фразу через плечо. Он всегда ненавидел лекарства и их отвратительный вкус. – Удачно отдежурить, Катара.
– Не перегружайте себя! – попросила вдогонку медик, так и не разобрав, кивнул ли он.
Хаяте не ответил, закрыв за собой дверь, поскольку этого он не обещает. Не оставлять же работу шиноби! Это – последнее дело, и то, придти к такому категоричному решению можно, только если человек стал инвалидом, а он не хочет чувствовать себя ущербным и беспомощным. Уменьшить нагрузку тоже не получится – он уже согласился быть экзаменатором, а брать назад обещание Гекко не привык. Для него будет невыносим взгляд, полный жалости, с которым поначалу смотрела на него молодая девушка-медик, самочувствие само будет ухудшаться, если на тебя будут так глядеть, поэтому лучше он не скажет друзьям и Югао ни о чем. Конечно, так будет лучше.
Стрелки на светлом циферблате настенных часов приближались к десяти вечера, в образовавшейся тишине отчетливо слышен их бег. Жутко раздражает. Третья смена окончится через два часа, к полуночи. Очень удобно, что медицинский персонал разделили на четыре смены. За окном Катара наблюдает, без интереса и влечения присоединиться, как люди гуляют без дела по оживленным улицам, лавки пестрят горящими вывесками, яркими огнями. Сегодня вечером она считает, что света за стенами госпиталя слишком много. Смешно, как молодые голоса мужчин спорят, кто же главный фаворит на предстоящем экзамене, размышляют со спорами на кого поставить. «Глупцы», – это слово произносит прокравшееся в пустой кабинет бессилие. Катара прикрывает лицо холодными ладонями. Надо взять себя в руки, чтобы в нужный момент спасти другую жизнь, ту, что еще можно уберечь, не оплошать. Потери и смерти – привычное явление в жизни шиноби, каждый из них кого-то терял или потеряет, но вот в чем подлый парадокс – привыкнуть к ним невозможно.
****
На свежем воздухе было все же прекрасно. Облака с осторожными закругленными чертами лениво ползли по темному небу. Ветер сегодня ленив. Местами они были настолько тонки, как стершаяся ткань, что просвечивали звезды, свет которых был размазано-нечетким. Виной тому огни деревни – слишком яркие, слишком броские и режущие глаза.
Югао заметила, что цветистых фонариков с разнообразными узорами и традиционно помещенной внутрь свечкой стало втрое больше. «На каждого жителя по фонарику», – предположила их количество она. Что ни говори, Югао не была подвластна меланхолии. Но вечер сегодня отчего-то сделался таким тоскливым. Если же остальные дни были схожи своей однообразной скукой, то этот так и норовил выделиться затаенным волнением. Это не то ощущение на миссиях АНБУ – предчувствие скорого сражения, подкравшейся сзади беды. Потому что тогда всеми мыслями овладевает эффект внезапности, резкого удара врага. Случается же как сейчас. И это написано на разбросанных по небу облаках. Бывает беда внезапная, бывает, медленно копится, приближаясь к намеченному сроку; вторую ограничивает только время. И Югао уже не знает, какая из них страшнее.
Она пользуется выдавшимся свободным вечером, гуляя с Хаяте по деревне без конкретной цели. Разносились шум и обрывки чужих оживленных разговоров. Запахи, запахи сладостей, сочного барбекю, с каждым шагом эти сочетания меняются, что чуть кружится голова от такого разнообразия.
– Фонарики! Покупайте фонарики!
– Сладости! Всего за двадцать ре!
Один неразборчивый фон голосов, веселья и споров. Владельцы кафе или гостиниц в нетерпении ждали наплыва людей, которые прибудут завтра с официальным открытием экзаменов. Весьма прибыльное дело; все, что хорошо для Конохи, по сути, хорошо и для нее, для всех них. Но это не дающее покоя предчувствие словно поставило цель сгрызть изнутри.
– Югао, о чем задумалась? – они, не спеша, идут под руку по увешанным фонарями улицам. Широкая слишком теплая ладонь Хаяте накрывает ее руку, он обеспокоено вглядывается ей в лицо. Взгляд у него очень усталый, темные круги под глазами въелись и не собирались исчезать. Девушка старается, но плохо получается, найти причину его изнуренности: миссий ему вроде как не давали.
– Просто такое неприятное чувство, – она, подумав, отмахивается от этой мысли. Югао порой кажется, что с этой сумасшедшей работой у них у всех паранойя. Она помнила, как только ее зачислили в отряды специального назначения – АНБУ – были серьезные страхи не выдержать эмоционального и психологического кошмара работы и сойти с ума. Грязи этого мира в отряде АНБУ повидали много, натворили, самое отвратительное, не меньше.
– Забудь, просто непонятная погода перемешивает настроение, – она отодвинула приевшиеся мысли прочь. Сразу стало легче, если перестаешь удручать себя заранее накрученными проблемами. Они с Хаяте не верили в судьбу, ее просто не существует. Человек сам кузнец своего счастья. Даже будущее – это неясные планы, намеченные нами, и опять же, как разложится череда событий в большей степени зависит от нас, а не от таинственной субстанции, именуемой Судьбой. Жить с осознанием этого было куда проще, и Хаяте, и Югао.
– Пойдем еще погуляем! – воодушевлено предлагает она, увлекая Хаяте к одному из прилавков, забитому пестрыми фонариками. Взгляд притянул длинный красный дракон с нелепыми, закрученными вверх желтыми ресницами. Они напоминали деревянную стружку. Югао и не собиралась развешивать подобную ерунду на стенах своего дома, но можно хоть раз пойти на поводу общего беспечного настроения, так советовал Какаши-сэнпай, его же наставлений она слушала с оставшимся ученическим трепетом.
Хаяте и Югао купили того до абсурда нелепого дракона, всю дорогу до ее дома смеялись, разговаривали обо всем на свете и не о чем конкретном. В пакете шуршали сладости, которые их буквально вынудил купить шустрый мальчишка, всячески расхваливающий лакомство. Конфеты были приторно-сладкими, что пощипывало горло, и пахли лесными орехами. Облака набрались решимости и уже смелее закрыли мелкие звезды, напоминающие неровные брызги серебра. Ветер, бродящий от дома к дому, приносил свежесть и чувство обновления.
– Спокойной ночи, – ласково желает Хаяте, когда они уже с минуту стоят у двери ее дома.
Уголки губ Югао приподнялись в спокойной благодарной улыбке. Благодарность. В его глазах чистая нежность, сроднимая с преданностью, в них забота и опека. Их родители, следуя старым традициям, договорились об их браке. И вроде Хаяте и Югао обещаны друг другу с самого рождения, но нет железной предопределенности в их будущем союзе, и отступило чувство, что родители лишили ее выбора, но отсутствие чего-то не давало покоя. Может, право выбора? Сначала это смущало, что выйдет замуж только за Хаяте, потом уже стало привычнее, и воспринималось как нечто, само собой разумеющееся. И эта нежность в его глазах, искренность по отношению к ней, его выбранной невесте, вызывали у Югао вроде бы ответные чувства. Благодарность за его присутствие рядом в сложные моменты жизни, за поддержку, за бескорыстное отношение к ней. Хаяте был дорог Югао. Очень. Вся жизнь, прошедшая с осознанием того, что она принадлежит ему как будущая жена, не прошла безэмоционально, бесследно. Но ответный порыв к нему скорее от того, что доброта всегда находит доброту, такой же отклик. Она дружила с ним, понимала, смеялась, но любила ли… Возможно, как-то по-своему, не так как любят мужа. Югао иногда приходила мысль: может ли птица поведать ей, как прекрасно небо, если всю жизнь сидела в клетке? Она не драматизировала, нет – Хаяте замечательный человек, понимающий, добрый и очень заботливый, – просто подчеркивала параллель.
– И тебе спокойной ночи, Хаяте, – она встает на цыпочки и мягко целует его в щеку. Не та нежность, что проявляют к жениху, не та… Югао поднимается по ступенькам крыльца и улыбается на прощанье. И девушка благодарна, что Гекко не признавался ей в любви, хоть сомнений и не было в его чувствах. Сказать ответное "я тебя люблю" она просто не посмеет, потому что ответить ложью на искреннее признание не может. Этому не училась, да и не желает никогда учиться.
