Правда Мадары (часть 2.1)

Около трех ночи прилетел сокол со свитком. Мадара согнул руку, позволяя птице зацепиться за нее острыми когтями, и осторожно вытащил из специального крепления свиток. Потом выудил из миски с заранее приготовленным сырым мясом пару небольших кусочков. Мадара зацокал языком, этим звуком уговаривая сокола не бояться и подкрепиться. Сокол первый кусок выхватил из руки Мадары несмело, второй - буквально выцарапал, а за остальными опустился на миску.
Старший Учиха оглянулся: все окна в доме были темными. И, не опасаясь, он зажег свечу и принялся читать послание:
«Уважаемый, Мадара-сама,
через месяц Вы получите отчет о наших действиях. Думаю, стоит встретиться лично и обсудить возникающие проблемы.
Сейчас главное – первая часть плана. Трава и Снег уже вложили в нашу организацию немалое количество денег. Следующие на очереди – Облако и Камень. Возможно, что отправим людей в безобидные страны, где нет ниндзя, и предложим им свои услуги за смехотворные цены. Тем самым избавившись от конкуренции. Листом и Песком займемся в последнюю очередь, поскольку они сейчас нам не по зубам: у них хватает своих шиноби плюс огромные, охватившие своей паутиной почти все страны, связи. Правда, благодаря Орочимару, нам стало известно, что у Листа сейчас не лучшие времена: побег змеиного саннина, вырезанный клан Учиха… Но думаю, что не стоит зарываться, иначе Акацки станут известны раньше, чем требуется.
Надеюсь, Мадара-сама, Вас все устраивает?»
Послание не было подписано, но Мадара столько раз получал от этого человека послания, что мог различить его почерк, наверно, с закрытыми глазами: провел бы рукой по пергаменту и с уверенностью назвал автора.
- Иногда у меня складывается ощущение, что настоящий Лидер – он, а я так, замещаю, - пожаловался Мадара соколу. Тот приподнял голову от пищи, смерил Учиху презрительным взглядом и вернулся к трапезе. – Хотя официально он – всего лишь моя правая рука. Наверно, не стоило сразу раскрывать все карты и выкладывать козыри. Хотя… Я знаю его больное место. И если еще раз посмеет – надавлю, да так, что взвоет от боли и сам захочет себя убить.
И, с силой смяв пергамент, вернулся в дом. Учиха Мадара терпеть не мог тех, кто ставил себя выше его персоны.

- И зачем мы все тут собрались? Есть приятные новости? – спросил вкрадчивый, напоминающий змеиный, голос.
- Или деньги есть лишние и решил поделиться? – оживленно поинтересовался человек, чей голос звучал глухо, точно из-под плотной маски.
- Какая чушь, - вздохнул кто-то. – Он бы не стал собирать нас из-за такой ерунды. Наверно, случилось что-то из ряда вон выходящее или… должно случиться?
- Буду краток, - хрипло сказал кто-то. – Мадара умирает. В последний раз он держался на одной силе воле.
- Это было тогда, а сейчас он мог и выздороветь, - возразил змееподобный голос. - Ты же знаешь этих Учих: сегодня умирали, а завтра поубивали весь свой клан. И, чисто за компанию, бродячих кошек.
- Попрошу без намеков, - ответил спокойный голос.
- Не сердись, - в змеиный голос добавилась огромная бочка меда. – Мне наоборот этот фокус понравился!
- Это не фокус, - раздраженно, - а вынужденная битва.
- Я это уже слышал и не один раз.
- Тогда не говори глупостей.
- За них явно никто денег не заплатит, - вмешался в разговор человек в маске. – А за гениальную фразу вполне могут отвалить йен сто.
- Вы не о том думаете, - оборвал их обладатель хриплого голоса. – Если Мадара умирает, то кто-то должен добить его и, соответственно, возглавить организацию.
- За деньги - я.
- За шаринган – я.
- От скуки – я.
- А я убью его просто потому, - он помолчал, - что хочу сам встать во главе Акацки.

Заставлять понапрасну ждать было не в привычках Мадары, и поэтому Обито сначала даже не волновался, что предок где-то пропадал. Младший Учиха неторопливо позавтракал, будучи уверенным в том, что это утро – последнее в его жизни, и нужно выпить его до дна.
Он старательно запоминал легкие порывы ветерка, горьковатый вкус зеленого чая, легко скользившие меж пальцев короткие волосы, шипение, сопровождавшее огненные техники, слепящий глаз солнечный свет, согретые его теплом половицы, так приятно скрипящие под ногами, потускневшую старую, набитую гречишной шелухой, подушку, хранившую слезы прежнего Обито.
- Мадара? – наконец нерешительно заглянул он в комнату предка.
Тот лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Правая рука свешивалась с кровати, являя взору многочисленные сильно выступающие вены и морщины. В грудную клетку Обито точно заполз непрошенный холодок, обволакивая сердце и сжимая его своими ледяными пальцами.
- Мадара? – повторил он и подошел к нему почти вплотную. Прислушался, стараясь уловить шелест дыхания, однако тишину нарушал лишь звук его взволнованного собственного. Обито сглотнул, ощутив себя прежним нытиком, и перевернул старшего Учиху на спину. Рот тут же невольно перекосился, и завтрак настойчиво попросился наружу. Кожа Мадары была неестественного желтого оттенка, открытые глаза налились кровью, а в их уголках появились темные, почти черные пятна.
«Мертв. А ведь всего несколько часов отделяли его от моего тела, - подумал Обито. Волнами начала накатывать растерянность, выражавшаяся в одном-единственном вопросе: - Что же мне теперь делать?» До этого все было предельно ясно – жить ради приказов Мадары. Пусть такая жизнь и не являлась наполненной весельем, но Обито к ней привык и не собирался менять ничего, до тех пор пока не встретил старых друзей.
Один Какаши, наверно, ничего бы не изменил, но вот Рин… Воспоминания начали пробуждаться, точно им принесли долгожданную жертву, тем самым освободив от сонного заклятия. Воспоминания накатывали, но вот чувства по-прежнему дремали за своей решеткой. Воспоминания давили, заставляя сжимать зубы и трясти головой.
Наверно, только лишь мысли о Рин не дали ему сойти с ума от всей чертовщины, творившейся в его голове. Как приятно было осознать, что она любит его, Учиху Обито! Тогда, на причале, он даже растерялся. А сейчас чувствовал, что хочет узнать наконец, что значит это - быть любимым.
Он вспомнил поцелуй Рин и облизнул свои губы.
Да, вернуться к Рин – это сейчас самое правильное. Он и раньше этого хотел, ночами мечась в своей постели и выкрикивая ее имя, а Мадара… Мадара загипнотизировал его своим шаринганом, внушив, что верить можно себе и только себе.
«Я могу стать снова самим собой, Учихой Обито, человеком, который мечтал добиться признания в своей деревне. И я сделаю это! Герой. Всего пять букв, но каково звучание… Что скажут жители деревни, узнав, что я победил Учиху Мадару? Никому ведь не обязательно знать, что он умер от внезапной остановки сердца».
«Оставь прошлое в прошлом», - зазвучал в голове голос Мадары, от которого Обито лишь отмахнулся. Он уже загорелся своей новой жизнью в Конохе.
«Но… надо его похоронить. Пусть Учиха Мадара и не являлся воплощенной добродетелью, но он подарил мне вторую жизнь».
Лопата нашлась быстро, подходящее место для могилы – тоже. Обито решил похоронить предка прямо за домом, в небольшом палисаднике, среди безмятежно тянущихся к солнечным лучам цветов. Для натренированного тела, привыкшего к большим нагрузкам, выкопать могилу не составило особого труда. Но солнце в этот день, точно взбесившись, палило так нещадно, что пот все равно лил с младшего Учихи.
Наконец он закончил и, воткнув в сухую землю лопату, перетащил в яму тело бывшего учителя, уложив на спину. Глаза закрыть ему он так и не сумел, точно надеялся, что сейчас Мадара вскочит на ноги и воскликнет: «Купился!». И, присев на корточки рядом с могилой, Обито тихо сказал:
- Эээ… Спасибо тебе, - сердце болезненно сжалось от осознания того, что больше не будет веселых шуточек Мадары, его бесконечных историй и поучительных притч. Мадара за прошедшее время превратился в нечто родное и привычное, без чего жизнь лишится части своих ярких красок. – Ты был хорошим другом. Ты – мой лучший друг. И думаю, еще долго им и останешься, даже несмотря на мое презрение к твоим жизненным принципам.
«Шаринган лучшего друга сделает тебя сильнее, помнишь?»
Конечно, он помнил все, о чем ему говорил старший Учиха. Но, в конце концов, необязательно всем этому следовать. Ведь он - Обито, а не Мадара.

Рин и Какаши вернулись в Коноху подавленные. Деревня встретила их привычным гомоном. Так же лениво переговаривалась караульные у Главных Ворот, носились по улицам дети, пиная разноцветные мячи, с каменным выражением лица проходили шиноби, толстые торговцы зазывали купить именно их товар, на небольших клумбах около домов пышно цвели ацикубата и мисэбая.
Около своего дома Рин наконец нарушила молчание:
- Поверить не могу, что Обито жив. И почему он не давал о себе знать?
- Либо его так сильно запугали, что он побоялся выслать весточку, - версия казалась натянутой даже самому Какаши: он знал, что запугать Обито практически нереально, - либо… Мы ему просто не нужны. Лишний груз, мешающий достичь вершины.
- Вершины чего? – спросила Рин, отводя глаза. Она взялась за свой хитай-ате и потянула его вниз, тем самым закрепив на шее, где уже покачивался подаренный матерью кулон. Это был тот самый хитай-ате Обито, который она каждый вечер протирала влажной тряпочкой, стараясь вычистить налетевшую грязь.
Если честно, Какаши и сам не знал ответа на вопрос подруги. Да и как он мог догадаться об истинной жизни Обито? Хатаке предполагал, что Обито, каким-то чудом выбравшись из-под завала, решил зализать раны вдали от родного селения, а там его взяли под контроль более сильные шиноби. Вопрос: кто и зачем? Возможно, некто создавал армию? Или же просто пожалел этого хлюпика?
В любом случае этот некто перечеркнул жирной линией десять лет их жизни, заставляя Какаши постоянно носить маску безразличия, а Рин - винить себя в «смерти» Обито, нервно царапать короткими ногтями кожу, плакать по ночам в подушку и упорно твердить, что «мне не больно».
«Смерть» Обито сильно изменила их всех, заставив пойти по разным жизненным путям: Обито отправился по дороге зла, Рин – страданий, лишь он, Хатаке Какаши, не свернул с проторенной Минато тропы, безуспешно стараясь сохранить светлую память об их команде. И от этого на сердце плащом опустилась грусть.
- Рин, - сказал Какаши, - ты теперь знаешь, что он жив и относительно здоров. Отпусти его и начни жить.
- Не так просто отпустить то, что удерживала десять лет, - философски отозвалась она, по-прежнему не поднимая глаз. Она не хотела, чтобы Какаши прочел в них еще сильнее навалившуюся тоску. Встреча с Обито не успокоила ее исстрадавшееся сердце, а наоборот заставила теряться в догадках, сомненьях, попытках отыскать в этом юноше любимые черты.
Рин вытащила из сумки фотографию. В тот день они все вместе ходили в «Ичираку», где просидели почти до вечера, поедая рамен и со смехом вспоминая прошедшие миссии. Обито смеялся больше всех - преимущественно над собой – и, даже опрокинув на себя чашку с горячим бульоном, не изменился в лице. Лишь промокнул бумажными салфетками мокрое, жгущее кожу бедра пятно и сказал: «Мне, пожалуйста, еще одну порцию. Только побольше и пожирнее. Ах да, положите не одно, а два яйца!»
- Минато-сенсей говорил, что никогда не нужно мучить себя.
Голос Какаши бесцеремонно ворвался в воспоминания, выдергивая из них Рин, точно пробку из ванной.
Рин заметила, что его голос дрогнул, как бывало всегда, когда он упоминал учителя. Минато погиб менее шести лет назад, и его гибель коснулась Какаши сильнее, чем смерть Обито. Учитель всегда был ближе, давал советы, помогал стать лучше. Учитель заменил отца. Учитель научил жить по-новому, помог понять, что же такое Дружба.
- Минато-сенсей мертв, а Обито жив. Он вернется в Коноху, - и она зашла в дом, даже не попрощавшись с другом. Его слова жгли и без того покрытое шрамами сердце, на которое первую, самую глубокую рану нанесла смерть Обито.
Какаши, постояв несколько минут, медленно развернулся и неторопливо отправился к себе домой. Его, в отличие от Рин, там не ждали родители и горячий ужин. Родная комната, покрытая недельным слоем пыли, лишь усугубляла смятение Хатаке, казавшись слишком серой и безразличной к состоянию своего хозяина. В ней действительно было всего два ярких пятна: фотография их команды и полка с романами Джирайи.
Какаши подошел к стеллажу, провел пальцами по гладким обложкам книжек, наугад вытащил одну и открыл на двадцать второй странице, делая ставку на свой возраст:
«- Послушай, Акира, - говорила Мина, - оставь прошлое в покое.
Акира презрительно рассмеялся, скрестив мускулистые руки на груди. Даже в такой ситуации он излучал фантастическую уверенность в себе, и девушка ощутила, как быстро начала снижаться самооценка. Но все же Мина повторила то, что сказала ранее:
- Неужели тебе так нравится нести груз той жизни? Нас там больше нет, нас забыли, стерли, уничтожили. Так зачем пытаться вернуться туда, где нас не ждут?
- Это наш дом, - сказал Акира. – И если ты так легко готова от него отказаться, то я – нет. Я буду бороться за свою жизнь и не позволю больше никогда и никому стереть имя Акичиру Акиры из книги жизни!»
Хатаке перевел взгляд на нижние строчки:
«- Акира, учись контролировать себя, - вздохнула Мина, расчесывая свои светлые, точно лунный свет, волосы. - В этом залог успеха.
- В таком случае я не понимаю этот мир. Нужно жить ярко, вверяя миру частичку самого себя!»
Какаши вернул книгу на полку. Стянул пахнущую табаком маску и сделал несколько глубоких вдохов, ощущая, как легкие наполнились желанным кислородом и ненадолго потемнело в глазах.
- Обито научился контролировать свои эмоции, - вспомнив безразличное лицо друга, отметил Хатаке. Пятерней провел по серебристым волосам и снова надел маску. – Да и нечего ему делать в Конохе.

«Рин изменилась, - удовлетворенно отметила Фуджита, нарезая овощи для ужина. Золотые кольца на ее пальцах смотрелись нелепо в окружении простого железного ножа, лука, грибов шиитаке и дайкона. – Она стала улыбаться, порой что-то напевать себе под нос, подбирать красивую одежду. Неужели наконец-то оценила Какаши по достоинству?»
Она перевела взгляд на дочь, которая стояла у окна и кого-то высматривала на пустеющих улицах. День клонился к вечеру, и сейчас стены домов освещались лишь бледными розовыми лучами солнца. Редкие прохожие, обычно нагруженные пакетами с провиантом, спешили к теплому домашнему очагу. Несколько раз мелькнули бездомные кошки, которые, воровато оглядываясь, искали мусорные бачки.
Из гостиной донесся кашель мужа.
- Рин, отнеси отцу лекарство, - попросила Фуджита, доставая из шкафчика глубокую миску. – Проследи, чтобы он выпил его, а не вылил за окно, как в прошлый раз. Я знаю, что пить это неприятно, но все же необходимо.
Рин покорно взяла небольшой темно-фиолетовый пузырек, в котором на дне плескалась микстура, и, делая осторожные, как на особо важной миссии, шаги, зашла в гостиную, откуда почти сразу же донесся ее нежный голос, призывающий отца «не упрямиться, а лечиться».
Фуджита улыбнулась и ножом смела овощи с деревянной доски в миску. Взяла в руки заранее приготовленную бутыль с оливковым маслом и, отмерив нужное количество, заправила им получившуюся смесь. Затем она добавила пару щепоток соли и большими ложками принялась перемешивать салат.
Короткий стук в дверь.
- Я открою, - крикнула Фуджита, торопливо вытирая руки о темный фартук.
«Наверно, соседка за солью зашла», - подумала Фуджита, открывая дверь, но… На пороге стоял незнакомый высокий юноша, облаченный в темный плащ. Если убрать с его носа шрамы, открыть левый глаз и омолодить лет на десять, то тогда Фуджита смогла бы уверенно ответить: «Добрый вечер, Обито». Но сейчас дыхание перехватило, а карие глаза невольно зажмурились, явно не веря самим себе. Это не мог быть погибший десять лет назад юноша, ведь мертвые не возвращаются.
- Здравствуйте, Фуджита-сан, - сказал он, привычным жестом касаясь левого глаза. Было видно, как под подушечкой его пальца прогнулась кожа. У него что, нет?.. И Фуджита ощутила приступ резко накатившей тошноты.
- Вы кто? – глупо спросила женщина, прижимая руку к шее. Нервно сглотнула противный комок. Слегка задрала шею, чтобы получше разглядеть парня.
- Учиха… Обито, - медленно сказал тот. – Я пришел к Рин. Если разрешите, то я зайду.
И он проскользнул в дом, даже не дождавшись ответа Фуджиты. Движения у него были резкие, в них ощущалась его сила.
- Мам, кто пришел? – донесся из гостиной голос Рин, а спустя минуту и она сама появилась в небольшой прихожей, застеленной светло-красным ковром, который Фуджита сплела прошлым летом. Стоил ей этот труд содранной до крови кожи на пальцах да некоторой суммы денег.
Увидев Обито, Рин замерла, вцепившись рукой в дверной косяк. Его появление было слишком неожиданным, вызывая целую гамму чувств: от растерянности до радости, которая призывала девушку кинуться к нему на шею.
«Он вернулся!»
- Привет, - в его голосе эхом отозвалось волнение. - Не хочешь пройтись?
Он хотел поговорить с ней наедине, удостовериться, что это действительно его Рин – нежная, всегда готовая помочь, стремящаяся к миру и покою, такая домашняя и уютная.
- Конечно! – Рин схватила с пуфа пеструю шаль матери и накинула ее на плечи. Обито широко улыбнулся в ответ, выпустив из-под безразличной маски веселую рожицу прежнего Учихи. Он слегка отошел в сторону, пропуская Рин первой.
«Дождалась-таки», - ошеломленно отметила Фуджита, закрывая дверь. Лишь когда раздался едва слышный щелчок, она поняла, что вся дрожит.
Ночь выдалась теплой. Тишину изредка нарушали тихий стрекот цикад, шум воды в небольших фонтанчиках, собачий обмен новостями. При тусклом свете редких фонарей Обито внимательно изучал родную деревню и не узнавал ее.
На главной улице выросло столько магазинов, что глаз только и успевал, что скользить от вывески к вывеске. Цветочные, продуктовые, хозяйственные, столярные, обувные, магазины одежды и магазины оружия. Выкрашенные в разные яркие цвета, их стены сейчас сливались в монотонную темную линию, тянущуюся вдоль дороги.
Отходящие от нее боковые улицы разрослись, заполнились домами различных мастей: от кривых одноэтажных до самых настоящих «дворцов» в несколько этажей и с кованой оградкой по периметру. Между некоторыми зданиями на уровне чердаков были протянуты толстые бельевые веревки, на которых сушилось белье жильцов.
Вот и мрачный квартал клана Учиха, отделенный от остальной деревни большими яблоневыми садами и высокой кирпичной оградой. Обито до сих пор помнил, что дорожка желтого кирпича, ведущая к главному входу, равняется ста трем шагам, а вкус яблок - ядовито-кисловатый. Интересно, улицы по-прежнему залиты кровью, перемешанной с опавшими листьями и комьями грязи? А как теперь выглядит его комната? Наверно, большинство вещей было прогрызено мышами и молью, кое-что сгнило, а что-то осталось покрываться многолетней пылью и ржавчиной.
- Обито, твой клан… - тихо сказал Рин, сжав его отчего-то горячую ладонь. Больше ничего добавить она не могла. Да и так все было понятно: неосвещенный квартал, от которого разило смертью и сопровождающими ее запахами.
- Обидно, конечно, - безразлично отозвался он, отводя взгляд. - Поначалу было больно. Хотелось убить Итачи. Но как сказал мой учитель: оставь прошлое в прошлом, важнее изменить настоящее
- Минато-сенсей? – брови Рин поползли вверх. О том, откуда Обито узнал о преступлении Итачи, она не задумалась, приняла это как нечто само собой разумеющееся.
- Нет. Но этот человек дал мне больше, чем Минато. Я благодарен ему, - улыбнулся Обито, но так и не смог сказать Рин о Мадаре. Она бы, наверно, в испуге отшатнулась и больше не подпустила бы к себе. Он словно наяву увидел исказивший ее лицо страх. Он сам с трудом принял, что Мадара помог вырезать клан Учиха, на что предок ответил: «Радуйся, что я не заставил тебя помогать нам». И Обито радовался, старательно навязывая свое общество предку в последующий месяц, пытаясь за разговорами приглушить непонятную горечь. Самого сильного клана мира шиноби не стало, словно его и не существовало. Остались лишь он сам, Мадара, Итачи и Саске.
Рин с трудом узнавала в нем черты прежнего Обито. Этот парень наверняка больше не плачет, глупо бормоча при этом: «Что-то попало в глаз», не стремиться прыгнуть выше головы, не задирает старших и… Наверно, по-прежнему любит ее, Рин, иначе зачем бы он вернулся?
«В детстве он часами мог сидеть на дереве около моего дома, старательно вытягивая шею, чтобы хоть мельком увидеть меня. Мама первой заметила его и сказала мне: поздравляю, Рин, у тебя появился поклонник! А я… не поверила, рассмеялась, а зря. Возможно, ответь я ему тогда взаимностью, эти десять лет не были бы потерянными в боли и раскаянии».
- И именно благодаря моему учителю я смог вернуться к тебе,- ласково сказал Обито, чуть погрешив против истины. «Эмоции – главный враг шиноби», - иронично говорил Мадара. Вот именно, что говорил… Обито чувствовал, что решетки, ранее сжимавшие его сердце, медленно плавятся от прикосновений тонких рук Рин. И чувства, издав торжествующий зов, вырвались на свободу, даря опьяняющее и давно забытое ощущение счастья. – Я люблю тебя, Рин.
Света тусклых фонарей стало слишком много, стрекот цикад – лишним, слова - ненужными. Хотелось, чтобы этой ночью они оставались вдвоем в этом мире, сведенные с ума свалившимся на них счастьем. Хотелось видеть и ощущать только друг друга, слышать взволнованные удары сердец и сбившееся дыхание. Хотелось с головой окунуться в бурный водоворот и не выныривать оттуда, захлебываясь в эмоциях. Хотелось забыться, не вспоминая щемящих нежных моментов из прошлой жизни и не пытаясь мечтать о том, что с ними будет дальше…
«Мечты о будущем глупы, - говорил Мадара грустно. – Не сбываются потому что».