Очередная вылазка. Проникновение на территорию врага. Секретно и смертельно опасно. Какое однообразие. Такие команды существуют недолго, до тех пор, пока враги не переловят и не запытают до смерти. Но команда Учихи – под руководством Намикадзе Минато, повезло детишкам. Впрочем, радуйся, Обито: Учихи не могут не выделиться и не попасть в гущу событий. И состав подобран под стать знаменитому сэнсэю: Хатаке с самомнением выше крыши; Учиха (какой-то странный представитель) с огромнейшим потенциалом благодаря своей крови; исключение составляет разве что безродная девочка без особых способностей, одни медицинские, и – ах да! – выносит любые мучительные пытки. Ни за что не расколоть ни орудием, ни болью. Обито думать об этой способности совершенно не хочется. Но сам ведь раскинул мозгами, заглянув наперед: поймали-таки глупую, потеряли время, пытая.
Наивность Обито безгранична и вызывает у Мадары немалую долю веселья. Знал ведь, чем может обернуться затея броситься спасать девочку – не такой уж и дурак. Знал и всё равно помчался напролом. Камни падали неумолимо, перед глазами даже с пробужденным Шаринганом не проносится вся жизнь. Чушь это. Только одно сожаление о незавершенных делах.
Обито тогда молчал, но с противным неслышным хлюпаньем легкие наполнялись кровью, и вплеталось ни с чем не соизмеримое сожаление. Как жаль, что не удалось пробудить Шаринган раньше, как жаль, что из-за отсутствия силы тот мальчик потерял глаз. Вроде друг. А ведь можно было развить способность таких уникальных глаз, перевернуть прогнивший мир с ног на голову. Если бы не смерть. Да, обидно и до абсурда глупо. Боли почти нет, иначе Обито не смог бы говорить так спокойно и умиротворенно. И пугает перемена: тягучая безысходность перетекла в смирение, покорность, которая охватывает, когда точно знаешь, что живым не выберешься, но понимание этого уже не имеет значения. Знаешь, что умрешь? Совсем не дурак. А все же интересно, на что способен твой Шаринган? Улыбайся, Обито, улыбайся этой страшно-спокойной, всезнающей улыбкой с размазанной на подбородке кровью. Улыбайся – ты еще безумнее, чем я предполагал:
- …Пересади мой глаз в левую глазницу Какаши.
Месяца летели, тянулись медленно года, намеренно делая ожидание мерзким спутником. Тенью. Учиха Обито – маленький плакса, слишком импульсивный для свалившегося предназначения носить герб клана, и куда уж считаться с тем, кто к тринадцати годам не пробудит Шаринган. Какие вы смешные, Учихи, в своих ограниченных взглядах. Кто говорил, что Шаринган обязан быть в обоих глазах у мелких? Правильно, никто – сами напридумывали. Высокомерие впиталось в кровь – семейное. Теперь ясно, кто покопался в голове у Обито, что он дарит глаза в качестве подарка не совсем другу.
Обито всегда желал узнать, как много техник сможет скопировать его пока еще не пробужденный Шаринган, раскрыть спрятанный потенциал глаз. Как сильно удастся приблизиться к заветной цели изменить мир, встряхнуть, как пыльную тряпку. Многие хотят, признавал он, только у него действительно были возможности, заложенные с самого рождения в крови.
- Почему «были»?
Затянувшийся на несколько дней ливень, грязь по колено от него и промозглый ветер. Хотя бы ливень смывает несбиваемый запах крови, но металлический привкус колет во рту – сам воздух смочен… этим всем! И никуда не деться. Никуда. Обито с силой закрывает себе рот ладонью, в глазах мутнеет, и дергает головой, отворачиваясь. Она не должна увидеть отвращение на его бледном лице, ей вполне хватает своего животного ужаса. Даже не плачет и не всхлипывает – беззвучно разлепляет губы, словно задыхается. Обито паникует от ее состояния сильнее, чем от вида убитых недавно врагов, садится рядом, резко обнимая подругу – единственную родную?
А ее бледные худые руки вцепляются в синюю намокшую куртку Обито, она дрожит и не может подняться.
- Сэнсэй, мы можем оставить их здесь, - в серых глазах показалась жалость: Какаши коротко бросил взгляды на раненых, умирающих шиноби, разместившихся под ржавым навесом. - В таком состоянии она не может даже говорить и подняться на ноги, что говорить о сражении. Обито тоже останется… чтобы не бросать ее одну.
В ушах раздавались крики испуганной, почти обезумевшей, оказавшейся в поле. И запах крови, от которого рвет нещадно. Пригнуться, прижаться к земле и отползти в какое-нибудь укрытие – весь ее удел.
- Тише-тише, все хорошо, я с тобой. Ты меня слышишь? Посмотри на меня! - обхватить руками ее бледное лицо и не сходить с ума для того, чтобы помочь выкарабкаться. - Но прошу, умоляю, взгляни на меня! Война скоро закончиться. Веришь? Ты веришь мне? Верь.
- Хорошо, мы с Какаши отправимся одни. Обито останется с тобой, помоги раненным, - голос Минато теряется во вспышке нового страха.
- Не могу… не могу, - она вертит головой.
Что же в твоих глазах столько мучений? Не смотри так, у меня сердце разрывается от невозможности тебе помочь. Заплачь – тогда смоется страх, граничащий с безумием.
Запах крови и смерти совсем неподалеку выворачивают желудок, и поток мыслей, инстинктов толкают к сумасшествию, и голос Минато – как гипноз:
- Ты должна вылечить наших шиноби. Они умирают, у них есть семья, друзья, ты должна…
Ты должна, должна. Вечно долг. Ками-сама, когда закончится война?!
Понятия не… хотя нет, скоро. Ваша война – скоро. Меня раздражает: безродная девочка, стоило тебя чуть подтолкнуть долгом, и в голове что-то переключилось. Пустая кукла что ли?
Я хочу, чтобы никогда не было войн. Чтобы никогда не было шиноби.
Терпи, Обито. А я сам достигну наших общих целей.
Но только представить: ее жизнь в обмен на жизнь Обито! Обрел бы тот Мангекё или с обычным Шаринганом присоединился бы к небезызвестному предку, Учихе Мадаре.
Мечтай, бессмертный… Обито настолько глуп, что бесконечно отрицал бы единство ваших целей.
Мир во всем мире? Какая утопия, не могу.
- Лучше «завоюем мир».
Каким бы путем пошел ты, Обито? Зная тебя, могу предположить, что ты тупо пробивал бы стены лбом.
Мадара разочарованно усмехнулся. Шум дождя безлично заглатывал звуки, пустая темная комната вызывала непривычную ностальгию и тоску, что он мог бы расхохотаться – проклятые чужие привычки.
Темно и холодно. Он подтянул ноги к груди и безразлично уставился в окно, в которое барабанил дождь. Красиво и задумчиво.
Интересно, где теперь эта девочка? Счастлива, забыла ли весь пугающий ужас войны? Нет, сам знаешь: можно перестать бояться и привыкнуть к войне, пустым взглядом смотря на резню, но забыть такое невозможно. Как ее звать хотя бы?
Мадаре даже немного обидно за погибшего… ну, пожертвовавшего собой Обито. Как-никак потомок не похож на остальных Учих: забавный, открытый и слишком простой. Учихи такими не бывают. А иногда Мадару охватывает по отношению к ней, напарнице Обито, злость, похожая на глупую необоснованную неприязнь. Если бы она имела силу продолжить общее дело, Обито мог бы со спокойным сердцем умирать за нее. Как Изуна… Вот эти жертвы приносят ради общего блага – защиты клана на тот момент. После, как по расписанию, точно кто-то внутри одергивает, злость вытесняется привязанностью к ней. К ней, чьё имя Мадара даже не знает и которую даже не видел. Привязанность – в целом неплохая вещь: нужен ведь какой-то якорь, основание, иначе все совершаемое теряет свое значение. Привязанность к деревне, к рухнувшим идеалам или далеким мечтам. Но, проклятье, как ты умудрился запутаться в тяге к девчонке, которую видел только в размытых воспоминаниях?!
«Обито, я верю тебе и не буду бояться».
- Проклятье! - шипит Мадара. - Даже после смерти, Обито, от тебя сплошная головная боль!
Ливень только усилился, над головой шумело, грохотало, и абсолютно никакого ветра. Зато холод собачий. Чтоб я еще раз сунулся в Скрытый Дождь! Правильно, тебе куда больше к лицу роль скрытого манипулятора.
Мадара поднял голову, оглядел высокую башню, куда взобрался временный так называемый бог временного мира. Пейн – странное создание. С самыми эксцентричными путями к достижению мира. Мадара улыбнулся. Тебе ли философствовать, Учиха?
Унылый вид серого разорванного неба сменился неприветливой темной комнатой. Равнодушно-спокойный взор подчиненных, и все без лишних фраз – они даже не приветствуют друг друга. С Пейном всегда так. Мадара задержал внимание на Конан дольше, чем следовало, прикидывая, такой же пустой, никакой взгляд у его безродной и безымянной девочки? Невидимки, преследующей по пятам, во снах и в коротких вспышках памяти Обито. Выразительные карие глаза, излучающие столько жизни и слепой веры в лучшее, и печально-задумчивая улыбка, вырывающая у Мадары беззвучный вой. Избавиться бы от наваждения.
- Я хочу, чтобы Какузу и Хидан убивали нукенинов. Пусть основными их миссиями будет поимка или убийства на черном рынке. Какузу будет в восторге от этой грязной, но денежной работы. Нам ни к чему, чтобы кто-то путался под ногами. Но пока только нукенины.
- Хорошо, - безучастно отозвался Пейн.
«Почему именно нукенины?» - так и написано на лице, и ни намека на желание получить ответ.
И правда, почему? Если брать денежную ценность, то куда больше стоят жизни драгоценной элиты, той же Конохи, к примеру. Копирующий ниндзя, Учиха, любой из пяти Каге. Так кому нужны мелкие сошки? Ну да, разумеется: затем заказчики – крупные страны – будут нанимать Акацки для устранения своих проблемных шиноби. Так было задумано в незатейливом плане. Коноху пока трогать нельзя – у Мадары еще куча видов на деревушку. Впрочем, некогда основанное Мадарой детище грезит уничтожить только Пейн. И Орочимару. Хотя, может, еще кто-то…
Какие вы смешные, ребятки.
- В скором времени к Акацки присоединится Учиха Итачи, - какая уверенность в твоих словах. Не допускаешь ли возможность, что Итачи может не прийти в Акацки, что пойдет по собственному пути? Нет, я понял Итачи: он смирился с участью смертельно опасной пешки и, кажись, осознанно согласен с положением дел.
Пейн молчал, ожидая дальнейших распоряжений. Мадара, подумав, сказал, едва скрыв заинтересованность:
- Поставишь Итачи в пару с Орочимару.
- Понял, - размеренно произнес Пейн – нет ему дел до чужого веселья. Конан сохраняла молчание и видимое безучастие.
Решил стравить двух старых знакомых? Веселись, Мадара: будет, чем отогнать ненужные мысли.
Дороги размыло монотонным скучным дождем, нудно шумевшим уже который час подряд. Небо затянуто плотными рядами туч, и, что раздражает, – ни молнии, ни раскатистого грома. Ничего. Какая скука.
Мадара потянул капюшон ниже и почти не обратил внимания на желание снять маску. Усмехнулся и послал сентиментальности. Ему есть, что прятать под маской; по крайней мере, перед Пейном и остальными Акацки. Вряд ли те знают в лицо Учиху Обито, но все же так спокойнее. Для кого? Кто знает, что за идеи могут возникнуть у возомнившего себя богом. Мадара кривил губы: та девочка, напарница Обито – и раздраженно выдохнул. Возьми да и забудь, но в голове всплывет некстати вспыхнувшее чужое воспоминание: милая, тихая, с печально-задумчивыми глазами и всепонимающей этой своей улыбкой, от которой хочется выть и лезть на стену. Выбивает из колеи, раздражает, злит упоительное чувство притяжения Обито к ней, действует эйфорией – мучает и интригует. Ты становишься параноиком: сдалась тебе ее жизнь или смерть?
Нет… Какое разочарование будет, если она умрет раньше, чем я утолю свое любопытство.
Обито с силой потер лицо ладонями, остановившись кончиками пальцев на глазах, чуть надавил…
…И с диким отвращением отнял руки, дернувшись всем телом. Неконтролируемое омерзение. Холодный пот выступил на лбу, стало трудно дышать.
Давай, давай, соберись ты уже! Ничего, и не в таких ситуациях бывали, как-нибудь прорвемся. Он стиснул зубы и поднялся с кровати. Покачиваясь и цепляясь за стены, прошлепал в ванную. Подняв руку, уперся в зеркало, вытирая осевшую испарину.
М-да… Но знаешь, для того, кто побывал под многотонной скалой, ты неплохо выглядишь. Не выворачивает наизнанку от твоего вида. За исключением жуткой черной дыры в глазнице и опухшей щеки. Обито оперся спиной о сырую стену, прикрыл лицо ладонями и приложил нечеловеческие усилия, сдерживая рвущийся наружу истерический смех. Отдал глаз.
- Хотя чего жалеть? Не попрошу же обратно подарок, - пальцы приподняли веко и скользнули в пустую глазницу. Вдохнуть, не отдернуть бы руку.
До чего ж мерзко и любопытно, однако. Мангекё Шаринган? И уже обработана глазница.
- Интересно… - Обито вытащил бинты из аптечки, задев и высыпав с грохотом остальное содержимое. Обмотал щедро голову, закрывая левое веко. Видеть все время пустоту не прельщало. - Интересно выходит. Значит, Какаши увидел мою смерть. Ну, несостоявшуюся смерть, и Шаринган перестроился в Мангекё. Кхе… Проклятый клан, с ума сойти!
Он повернул набалдашник и остатками смоченного бинта стал вытирать грязь и пот с лица, шеи и плеч, выбросил грязный бинт в угол, порыскав, достал полотенце и принялся кое-как вытирать грудь и спину – лишь бы не свалиться в беспокойном сне, просыпаясь от жары, липкости грязного, потного тела. А залезть в душ у него не хватит сил, даже беря в расчет упрямство…
…Или чужую нетерпимость к боли, слабости.
Тело ноет так, словно переломали все кости. Идиот. Обито плюнул кровью, снова стиснул зубы – так и было. Оставив устроенный погром в ванной, он понуро потащился обратно в пустую комнату – нынешнюю временную тюрьму – и рухнул на кровать без сил. Голова раскалывалась. Неужели ему проломило и череп? Обито приглушенно промычал в подушку и неуклюже перевернулся на спину. Если проломило череп, смог бы ты толкать душещипательное утешение Какаши, дурень? Кто кого должен успокаивать тогда, а?
Зарыться распухшими пальцами в волосы и, наплевав на головную боль и тошноту, разделить поток мыслей, желаний на два. Лучший в мире сэнсэй, вечно хмурый напарничек и эта девочка… Рин? Да, Рин. Главное – держать цепко уплывающий образ, и она поможет не сдуреть. Тепло в сердце, но как-то не так, не по-настоящему. Как будто чужое прошлое – Учихи Обито – навязали. Он сморгнул, отдернул руку, непроизвольно ощупывающую синяк на щеке. Куда четче, острее есть присутствие Изуны, умиротворенного, с белой повязкой на лице, и осуждение себя со свалившимся неокупаемым долгом. Враг-друг-соперник, Хаширама, вечные битвы, приносящие бурлящий азарт. Хищная натура он – Учиха Мадара. Да, это куда большая истина. Безумие от предвкушения – накатывают новые возможности и сила: сила, неизменная, Мадары, которая стала привычной и разумеющейся.
Так почему ты чувствуешь… чувствовал себя Обито? Сложно сказать. Должно быть, от того что его (хм, мои?) страхи умереть под завалом не так давно имели место существовать. Сам не помнишь, хотя уверен, рассчитал все до мелочей, злыдень. Сволочь. Теперь копаться мне в своей же голове, вылавливая нужную личность.
Он попытался предположить хотя бы, где находится. Ясно одно: торчать в этой тюрьме еще долго, пока не перестанет все болеть. Обито осторожно сомкнул веки и провалился в сон без сновидений.
«Лукаво, - заключил Мадара. - Умная, знает, чего хочет и как этого добиться. Ну и ну. Обито, убери с лица тупое выражение радости, не заставляй меня сомневаться в твоей адекватности на фоне нашего клана».
- Обито, ты тоже должен придумать, что подарить Какаши. Джонином ведь стать так сложно, - следовало бы надуться и буркнуть, что зануда Какаши может и не рассчитывать на такое, но Обито робеет и отводит взгляд от лица Рин, оказавшейся немыслимо близко. - Я уже придумала, что подарить Какаши! - и тут же забывает причину недовольства.
- Только не забудь, Обито, - укоризненно наставляет она, а сияющая улыбка не сползает с лица, и попробуй обвинить такую в неискренности. Мадара даже позавидовал своему особенному потомку. Война в самом разгаре, за стенами деревни разворачиваются масштабные сражения, а она подарками голову забивает. Правильно: вот Обито, вот тебе ненаглядный Какаши и сэнсэй, кажущийся непоколебимой опорой, что ей еще нужно? Собственный персональный рай. Интересная девочка, в крайнем случае, занятная.
- Хорошо, Рин, я постараюсь не забыть.
Мадара хмыкнул, не определяясь до конца, радоваться ему или злиться. Вот тебе и познакомились, Рин. Вот тебе и забыл.
Проснулся Мадара в холодном поту со скинутым на пол одеялом, учащенно дыша, слепо вглядываясь в темноту; а когда дошло, где он, зачем – скупо усмехаясь, сполз обратно на футон. Сердце билось часто, тревожно, как бьется в предвкушении битвы, в пекле сражений, а бурлящего азарта абсолютный победы – нет, Мадара его совсем не находит. Одно опасливое ощущение неправильности. Влажные от пота простыни липли к спине, вызывая отвращение и неясную злость. Мадара резко поднялся с футона и направился к окну, толкнув потрескавшуюся раму.
Дождь прошел. В воздухе стойко висел запах скошенной травы и болота, казавшегося ближе, чем есть. Он подставил лицо холодному воздуху и попытался ни о чем не думать. Выходило отвратно. Мадара терпеть не мог вынужденное бездействие, а сейчас наступало как раз то время, когда не оставалось ничего, кроме терпеливого ожидания. Все бесило до рези в глазу, пусть внешне никогда нельзя было так сказать. Самоконтроль – учись, Обито! – самоконтроль. Сидеть в захолустье, просыпаться от буйства дождя и сходить с ума от проклятого гула в голове. Скоро уже станет сложно отделять себя, Учиху Мадару, непобедимого, по насмешке судьбы выжившего, и Учиху Обито, нет-нет да вносившего абсурдность в запланированное существование. Хочется чаще мелькать среди безумных маниакальных подчиненных и издеваться над ними, шутить, кривляться, дурачиться.
- Абсурд, - Мадара качнул головой и повертел в руках свою маску. Какая-то маска скучная, смахивает на фарфоровые рожи АНБУ. Фу. - Вот если бы найти оранжевую. Да и вживить Шаринган в левую глазницу.
Приказы отданы давно, им занята скучная роль наблюдателя. Однако находиться всё время наедине с собой и эпизодами двух прожитых жизней, видеть в зеркале мерзкую дыру в глазнице не прельщает. Обито сильно похож на Мадару. Как иначе? Порой, смотря на покрытое мелкими шрамами лицо, Мадара забывает, что продолжает жить в чужом теле. Наверно, поэтому принял решение достать второй Шаринган и не видеть в зеркале несчастную жертву обвала.
Он торопливо оделся, нацепил белую маску и вышел из дома. Невозмутимо зашагал по мокрой земле.
Рин, значит… Планировал забыть, выкинув из головы чужой образ, но как тут забудешь, когда память Обито услужливо сама подкинула ее имя? Это становится интересным, когда еще один особенный потомок, Итачи, оказывается все же предсказуем, когда задуманное неспешно воплощается, а дорога лежит в Коноху, где совершенно случайно тебе может встретиться Рин.
