Обед прошел в несколько нервозной обстановке. Желания как-то разрядить атмосферу парой игривых замечаний не возникло даже у Шойчи-сан. Я обдумывала предстоящие погружения и порядком волновалась. Гаара-сама ел, не глядя на то, что перед ним. Одно было хорошо − мне удалось впихнуть в него две с половиной обычных порции... Когда я в очередной раз положила ему добавки, он наконец-то поднял глаза и тихо сказал:
− Спасибо, Рю. Мне уже достаточно…
Вот и все.
К залу заседаний мы пришли вместе. Казекаге-сама пропустил нас вперед, немного задержавшись… Когда я уже сидела в своей нише, в ухо проник его свистящий шепот:
− Фудзивара… ты только не перестарайся, ладно? − с порадовавшей меня теплотой посоветовал Казекаге-сама. − Я… считай это приказом, − жестче добавил он.
− Понятно, Казекаге-сама. Все сделаю в лучшем виде… Но… вы же понимаете, что это не сможет послужить доказательством их вины… − прошептала я в ответ.
− Мне не это нужно, − неживой тон его подсказал мне, что Сабаку-сама настроился на совещание. − Мне нужен путь туда, откуда приходили эти твари. Если я не могу дотянуться до кукловода, то хотя бы поломаю весь его мерзкий театр, − с завидной твердостью произнес он.
− Хорошо. Я поищу… − с готовностью отозвалась я, закрывая глаза, чтобы острее чувствовать…
Они входили по одному и группами по двое-трое… Все разные и все одинаковые в своем стремлении к безграничной власти. Им мешает всего лишь один молоденький мальчишка, который некоторым в правнуки годится… Один мальчишка − сын четвертого Каге, который временами упорствовал в своих заблуждениях. Сын четвертого Каге, который безропотно плясал под их дудку перед собственным жалким концом. Пятого не удалось ни запугать, ни отстранить… Рыжий дьяволенок все активнее вмешивается в их политику, перекраивая их планы… Ну да ничего, недолго ему осталось…
Мое сознание разделилось на два потока… Один жадным щупом проникал в людей, второй руководил телом, заставляя записывать то, что слышали уши… Их всего двенадцать… Двенадцать черных душ… Замутненных сознаний… Неуклюжих мастеров интриги… И кто-то из них знает обо мне что-то, чего ему знать не следует… Первый − пусто… Второй − никакого результата… После четвертого я слишком поспешно переключаюсь на пятого и от реки моего рассудка отделяется третий ручеек… Потом четвертый… пятый… Это жутко, когда ты одновременно ты и еще кто-то. Жадно впитываюсь, перебираю, ищу… Нахожу, читаю, отбрасываю… Сливаю в себя чужие мысли, чувства, желания.
Смотрю на них снаружи и чувствую себя ими изнутри. Намару и Райса. Молодой Сатидовари. Эта троица всем заправляет. Регулярная тайная переписка… список шиноби, завязших в этом деле…
Ах, вот как… Они вышли на людей Пустоты! На тех, кто сотворил Холодильник… И… Все ветры пустыни! На тех, кто знает обо мне то, чего не знаю даже я! Чрезвычайно опасна… Это я-то?
Что за призрачный метемпсихоз? Ах, так называется то, что я сейчас делаю. Как я и думала, от этого нет защиты и его далеко не все чувствуют.… А вот еще функциональный метемпсихоз − перемещение души в иное тело.
Фактический эффект бессмертия при наличии любой физической оболочки в пределах действия. Пределы действия − до двухсот метров.
Потенциально может существовать в чужом теле. Имеется вероятность копирования матрицы сознания.
От массы сведений у меня начинает кружиться голова.
Абсолютная запечатанная память. Родимое пятно − это… Невозможно!
Что-то мне нехорошо… С трудом оторвавшись от информации о самой себе, я переключаюсь на то, чего хочет Казекаге-сама.
Мои старания увенчались успехом. Две недели пути до… А не там ли было землетрясение, когда отец меня нашел? Не точно, но близко… Я переношу в себя все, что связано с этой местностью. Как попасть, коды доступа к мощным защитным станциям, пароли, схемы распределения охраны… Последнее ухваченное заставляет вздрогнуть … глубоко под землей, там, куда веками не проникало солнце… Обширные каверны, заполненные питательной жижей…
Я ощущаю себя громадным всемогущим фиолетовым спрутом, зависшим в безжизненной черноте космоса… Щупальца сотнями присосок оплетают чужие мыслесферы и тянут… тянут из них все, что могут. С жадным чавкающим звуком отсоединяются, стоит мне лишь подумать о том, что пора прекратить…
Напев. Знакомый, даже родной и одновременно с тем омерзительно чуждый, нечеловеческий, я перевожу метаречь и облекаю ее в слова:
Я − желто-зеленое чудище
С янтарными щелями глаз.
Я − мудрое в кованом рубище,
Спасавшем меня не раз…
Смиритесь, двуногие глупые,
Нелепые игры смешны…
Я − верное. Дикое. Вечное.
А вам не дожить до весны…

Стило ставит жирную точку в конце последней фразы советника… Переливание из пустого в порожнее, ой, простите, заседание Совета, окончено. Гаара-сама смотрит на меня:
− Все в порядке, − на грани слышимости произношу я, − у меня есть то, о чем вы просили.
− Наконец-то… − напряжение отпускает его, и он растекается по креслу. Последним выходит Намару-сан, беспокойно оглядывается на внезапно расслабившегося Казекаге, меняется в лице. Да, в проницательности ему не откажешь. А Сабаку-сама смотрит советнику прямо в глаза, и левый угол его тонких губ неудержимо ползет вверх, превращая лицо в устрашающую гримасу… И этот внутренний самовлюбленный демон, проступающий сквозь его бледную кожу, насмешливо говорит: «Я все знаю… все… все… все…».
− Мы выходим завтра же… − краешком рта информирует меня Гаара-сама.
Через несколько минут Гаара-сама, Шойчи-сан и я тоже покинули зал заседаний. Шойчи-сан решила отнести наши записи в архив и заодно «обстряпать кое-какое важное дельце». Сабаку-сама пригласил меня в свой кабинет, чтобы обсудить заседание…
Как только дверь его кабинета закрылась за нами, он, едва сдерживая жажду немедленных действий, обратился ко мне:
− Ну?
− Меня кое-что насторожило, Казекаге-сама… − мне пришлось охладить его пыл. − Почему они до сих пор не предприняли никаких радикальных мер на мой счет? Если честно, я ожидала покушений одного за другим, но вот уже минул месяц − и ничего. Судя по их информации, я чрезвычайно опасна… − хмуро поделилась я.
− Может быть, их сдерживает мое присутствие? − чуть насмешливо произнес он, скрещивая на груди руки. Это прозвучало как: «А не забыла ли ты, кто здесь Казекаге?».
− В парке ваше присутствие их не сдерживало… − ляпнула я вслух. Казекаге-сама помрачнел. А я пожалела, что напомнила ему об этом, да еще в такой невежливой форме, вот уж в точку − язык мой враг мой.
− Я сомневаюсь, что они знали о… Я нечасто бываю на… таких мероприятиях… − выдвинул предположение он.
− Здесь что-то не так... Мы о чем-то не знаем... − я отчаянно пыталась получше сформулировать ускользающую от меня мысль, но ничего в голову не приходило.
− В любом случае, ждать мы не можем, − отрезал Казекаге-сама. − Сейчас ты сядешь вот сюда, − он отошел к столу и решительным жестом сбросил бумаги и папки на пол, очистив место, − и нарисуешь подробный план… Всю информацию запишешь вот здесь, − он положил на стол пустой свиток. − Я пока сообщу Канкуро, чтобы собирался…
− Вы что, вдвоем собрались идти? − сказать, что я жутко удивилась − значит, сильно приуменьшить. − Это… очень опасная затея, Сабаку-сама… − покачала головой я, но не посмела ему возражать… − Это… смертельно опасно… − все ветры пустыни, я же с ума сойду от разлуки и страха за его жизнь! И… и за свою… что же делать?
− Ты думаешь, я этого не знаю? − очень тихо и спокойно откликнулся он, обойдя меня. − Я… не могу сейчас доверять ни одному шиноби Суны, кроме своего брата и…− он недоговорил. − Те, в ком я был уверен на все сто, погибли, когда пришла пустая тварь. Не очень походит на случайность… − с горечью завершил Гаара-сама, занимая свое рабочее место.
− Может быть, обратиться к «Астро»? − неуверенно предложила я.
− К людям, которые пытались меня устранить несколько лет тому назад? − уточнил Казекаге-сама, морща безбровый лоб. − А если они перейдут на сторону Совета? Уверен, что бы эти старые хрычи не затеяли − добром это не кончится.
− Да что я вмешиваюсь! − в сердцах я скомкала листок, на котором вычерчивала контуры будущей карты. − Вы уже все решили, так? А мне… Не важно, − оборвала я сама себя, почувствовав, как тяжелеет его взгляд. Работать, Рю… Тебе нужно закончить это сегодня…
Вечер подкрался незаметно… За окнами плескалась тьма… Сильнейший шиноби Суны разогнулся, отрываясь от работы. В его кабинет так больше никто и не зашел, зато он сам успел побегать… Интересно, не висит ли на двери табличка: «Не влезай − убьет»?
− Я все, Казекаге-сама, − я потерла онемевшую шею, похрустела скрюченными от усердия пальцами, спрятала карту и данные в футляр и подала ему.
− Прекрасная работа, Рю, − рыжеволосый коснулся моих пальцев, не спеша забирать его. Открыл рот, закрыл… Облизал губы, избегая смотреть мне в глаза, на щеки его снова вползал румянец… Я смотрела на то, как трепещут его длинные загнутые ресницы и меня саму охватила приятная дрожь… − Не возражаешь, если я... кхм-м… провожу тебя? − наконец-таки осмелился он.
− Почту за честь... Гаара-сама, − улыбнулась я, чувствуя, как внутри зарождается робкое тепло.
Он прерывисто вздохнул, взял-таки тубус, упрятал его в какой-то карман в складках мантии и, обойдя стол, подал мне руку. Я обмерла… Сейчас … взять его за руку… Сердце заколотилось, меня бросило в жар. Завтра они уходят… Затаив дыхание я протягиваю ладонь, он перехватывает ее и сжимает, несильно, будто напоминая мне, что я − под его защитой. Я вновь чувствую его запах − кружащий голову белый жар пустыни…
Суну окутала темень. Скудное освещение не давало запнуться обо что-нибудь или вписаться в столб, но не позволяло разглядеть людей… Я думала, он отпустит меня, как только мы выйдем из здания, но нет… Мы идем и держимся за руки… Как же это прекрасно! Его ладонь − сухая, горячая и твердая, успокаивающая и возбуждающая одновременно… Невольно в голову полезли мысли о том, что со мной могут сотворить эти сильные руки, эти длинные пальцы… Я сглотнула, едва не задыхаясь от разыгравшегося воображения. Мы шли медленно, я − потому что у меня подгибались ноги, он − приноравливался к моей походке…
И почему я живу так недалеко? Единственный вопрос, который меня интересовал, когда мы вдвоем стояли на веранде перед входом. Дома уже все спали, ибо свет не горел ни в одном окне. Только теперь я заметила, что снаружи на самом деле…
− Холодно… − зябко передернув плечами, я улыбнулась Сабаку-сама, будто извиняясь за то, что замерзла. Не знаю, тьма ли сыграла свою роль, или он тоже волновался из-за завтрашнего, но Казекаге-сама притянул меня к себе, заключил в стальное кольцо рук… так крепко, что я жалобно мяукнула, лишаясь воздуха.
− Так теплее? − ласково спросил он.
− Да, − выдавила я, пытаясь вдохнуть. Он немного ослабил объятия… Давай, Рю, сейчас, или никогда! Я, поразившись собственной смелости, обвила его руками в ответ, спрятав лицо на его груди. Упиваясь его сладостно-горьковатым запахом, я перебирала на языке слова, которые хотела сказать… Твердый подбородок Гаары-сама лег на мою макушку, как тогда − в его кабинете. В эту секунду меня озарило …
− Рю, − прошептал он. И в его голосе я уловила непривычные нотки… сладкая истома залила меня с головы до ног, впиталась в кожу… − Посмотри на меня, Рю…
Я подняла голову. Наши глаза встретились, взгляды пронзили друг друга острой, неодолимой жаждой, сплелись… Я впервые отчетливо увидела, как расширяются зрачки этих ледяных очей, становясь пропастью, в которую меня затягивает водоворотом желания… По негласному соглашению, наши взоры переместились на губы: мой − на его, его − на мои.
Он наклоняется… бесконечно долго и в то же время стремительно… Я подаюсь вверх, привставая на цыпочки, наши веки смыкаются одновременно…
Прикосновение его губ − так недавно родившаяся бабочка касается своего первого цветка… Я захлебываюсь восторгом, крепче сжимая его сухощавое, тренированное тело... Его руки приходят в движение… Левая перемещается к моему затылку, а правая − к талии, он втискивает меня в себя, ведомый одним со мной желанием. Я ощущаю каждый сантиметр его тела… Зачем эта мантия? Почему мы еще не…
Поцелуй становится глубже. Повинуясь жадному движению его губ, на поверку оказавшихся мягче, чем я себе представляла, я приоткрываю рот. Я пью его поцелуй истомившимся путником у кристального родника… Пью и не могу напиться… Голова кружится, внутри все горит, горит не сгорая, лишь увеличивая вспыхнувшую от искры этого поцелуя страсть.
С огорченным полустоном-полувыдохом с обеих сторон прерывается чудо маленького единения… Я готова заплакать от того, что это кончилось так скоро…
− Это был мой… первый… поцелуй…
Наши голоса одинаково вибрируют, соединяясь в пронзающую меня насквозь, чувственную мелодию.
Я улыбаюсь ему, уже не удерживая слез… И вижу, как на его губах расцветает первая осмысленная счастливая полуулыбка… Но его лицо меняется, как только он замечает, что у меня мокрые щеки − встревожено вглядывается в меня, немо спрашивая, что он сделал не так?
− Я… это от счастья, Гаара… -сама, − всхлипываю я, снова зарываясь в складки мантии…
− Моя маленькая девочка… − срывающимся голосам хрипло произносит он. И в этом первом слове «моя» столько неколебимой уверенности в исходе дела, что я не выдерживаю:
− Пожалуйста, не оставляйте меня, Гаара-сама… − его мантия так насквозь промокнет, прекрати истерику, Рю… Ну и пусть! Я вцепляюсь в него, как уличный котенок цепляется за человека, проявившего к нему капельку заботы. − Пожалуйста, только не…
Неожиданно его рука срывается с моей талии, другой он молниеносным движением, сути которого я не уловила, перемещает меня за свою спину. У его ног закручивается песок… Снизу поднимается чье-то опутанное лентами песка тело. Я не вижу глаз любимого, но сейчас они, наверное, пылают от гнева…