предыдущая глава
С балкона они с Саем вышли вместе, с трудом придав себе чуть менее растрёпанный вид. Было немножко стыдно ловить взгляд Ино, одновременно хихикающий и делано-укоризненный, но Харуно знала – подруга простит. А потом они вместе посмеются над ситуацией и новой, «неудовлетворённо-голодной» Сакурой. Наверняка Свининка скажет: «Не знала я, что ты, Лобастая, такая развратница!», а она ответит: «Это всё Англия, дорогая. Эти коварные старички-миллионеры научили меня плохому. Теперь только суровый разврат спасёт меня от некрофилии!» Ну, или ещё какую-нибудь глупость. Ведь Яманако всё равно поймёт.
Поэтому каждый шаг от балкона до ванной был лёгким. Ни ожидания неприятностей, ни плохих предчувствий. Эйфория, неизбежное следствие из которой – беззаботность. А значит - беззащитность. Неподготовленность. Не к мелочам, вроде парочки, оккупировавшей душевую с той же целью, что и они сами – балкон, а к чему-то, что не можешь ожидать. Отсутствие внутренней собранности. Полное.
Иногда полосы жизни сменяют друг друга постепенно. Полутона отношений, полутени разговоров, мягкие переходы понимания чего-то нового… Например, их с Саем отношения зарождались и развивались именно так. Знакомство, намёки, приглядывания… Желание не ошибиться. Конечно, бывает и по-другому: увидела – и как громом поразило! Многие утверждают, что это случается. Сид и Нэнси, опять же… Чем не пример? Правда, там всё плохо закончилось. Лучше уж - как их с Акаши самый первый раз. Резко, внезапно, но ведь всё закончилось хорошо? Полосы сменились, никто не пострадал.
И всё же неизвестность страшит. В глазах рябит от смены акцентов и цветов, от вариантов развития событий и того, чего избежали – случайно и намеренно. Тогда мы думаем, что, будь готовы ко всему, собранны, ничего с нами не случится. В идеале человек должен стоять по струнке в полной боевой амуниции, с АКМ за спиной и тремя рожками к нему в подсумке, пробковом шлеме на случай джунглей и телогрейке на случай Сибири. Надувная лодка и резиновая баба тоже должны быть в рюкзаке, не для дела, так для конспирации. Как и станция мобильной связи и маленький дизель-генератор с месячным запасом топлива к нему. Да, представляя эту картину – вот так тащиться и на работу, и на отдых, и в метро пропихиваться в час пик, - становится смешно. Нельзя быть готовым ко всему. И, с радостью бросая груз, мы мчимся навстречу свободе, позабыв не только о защите, но и самом главном, с чего всё начиналось – внутренней собранности. Только когда (если?) что-то случается, вспоминаем: почему? Как же так?
И всё же… Пока полоса не сменилась, пока камень не рухнул вниз… Мы наслаждаемся моментом равновесия. Мы живём, ощущая беззаботное, а потому самое чистое счастье полной мерой. Мы выбираем его, даже не думая, какова цена такого выбора, какие последствия. Просто ступаем по облакам, а там…
…Кабинка в ванной. «Иди ты первой», - на ухо. Улыбка. «Я быстро». Улыбка в ответ.
Тёплая вода. Бухтение за дверью: нас выставили, а сами-то, сами… Ничего, потерпят. Уже почти всё.
Ещё открывая двери санузла и пропуская туда Сая (снова короткий поцелуй, подмигивание, улыбка), Сакура была уверена, что такая вещь, как внутреннее спокойствие и готовность ко всему, ей не требуется в принципе. Оглядываясь в поисках Ино, не находя её, заходя на кухню - вдруг она ушла туда? – присаживаясь на стул… Зачем?
- Привет.
И уверенность в этом мгновенно улетучилась, словно аромат духов, исчезнувший с тела минуту назад в ванной.
На пороге кухни стоял её бывший собственной персоной и явно был не в духе. Впрочем, в последнее время, он всегда был таким. Все те разы, когда «благоневерный», не стесняясь прихватывать с собой очередную новую девушку, являлся в кафе возле городского морга, сверля глазами их с Акаши. Все те «случайно», что она натыкалась на него возле Медицинского Университета, у себя под домом, в парке, на остановках… Акаши даже как-то спросил, в очередной раз завидев «преследователя» поблизости:
- Сакура, мне разобраться?
Тогда Харуно глубоко вздохнула и пожала плечами. Сомнений, кто выйдет победителем в случае драки, у неё не было, как и иллюзий о том, что Экс в неё не полезет, предпочтя переговоры. Не со вспыльчивостью второго и не с умением быть деликатным первого. И, хотя Сай и может быть очень, очень аккуратен в бою, в возможностях своего бывшего (а точнее, его папы), она тоже не сомневалась. Снять побои (или получить их совсем в другом месте, выдавая за полученные в битве «за правое дело»), написать заявление… Подло? Ну и что? Кто ему этот наглый «новый бойфренд моей бывшей»?
- Не надо, - чмокнула она в щёку своего художника. - Когда-нибудь ему надоест это псевдо-давление на мою психику. Или папаша пошлёт его в очередную заграницу, чтобы развеяться. И ему это удастся! Ну, раньше удавалось же. Так что забей. Проблема рассосётся сама собой.
Сай кивнул, помолчал немного, потом всё же спросил:
- А если не рассосётся?
Харуно глубоко вздохнула и нахмурилась. О таком раскладе она, признаться, не думала и что делать в этом случае, не предполагала. Опыт отношений с парнями завершался на стадии «расстаться». Обычно этого хватало – все понимали, что в одну воду не войдёшь дважды. Да и желания снова лезть в то мутное болото, в которое превращались отношения на стадии распада, ни у кого не было. Тем более что бросали в основном её.
- Понимаешь, Злюка, у некоторых особей любовь, ну, или то, что они считают любовью, может принимать очень уродливые формы.
- Любовь к доставанию?
- И это тоже. Мне кажется, что ещё немного, и вернуть тебя станет его навязчивой идеей. Для этого есть все предпосылки: его упрямство, неумение проигрывать и смиряться с этим, желание наказать тебя и полная уверенность в собственной неотразимости.
Харуно засмеялась.
- Ну, давай закатаем его в бетон, и ты сделаешь из него статую? Поставим в прихожей и будем на руки, так и не сомкнувшиеся возле моего горла, шляпы вешать?
Тогда Акаши промолчал, бросив что-то вроде «вешать их на пенис явно не получится – процедура закатывания в бетон эрекцию редко у кого вызывает» и «блин, ни одной шляпы, как назло!». Всё замялось, но сейчас Сакура понимала, что Сай был прав. Уж слишком нездоровый блеск был в глазах парня, стоящего сейчас на пороге кухни и идущего к ней.
Проблема никуда не исчезла. Здесь и сейчас она выросла перед ней во весь рост, а Харуно была просто… не готова!
Настроение резко упало ниже плинтуса.
- Привет.
Мечтательно-счастливое выражение с её лица исчезло, и ему на смену пришли плотно сжатые губы и профессиональный прищур глаз. Это было так гадко – опускаться с небес на землю подобным образом. Кайф, бегущий по венам, ещё мешал воспринимать реальность во всей полноте её коричневой краски. Ещё минуту назад Сакура ощущала себя самой любимой и счастливой девушкой на свете – расслабленной и мечтательной, мягкой, нежной... Удовлетворённой, в конце концов. Но сейчас, видя злость и обвинение в глазах напротив, нужно было собраться. Хотя бы потому, что никакой вины она за собой не ощущала. Но доказывать это, когда тебя не хотят слышать…
Он подошёл близко, буквально прижав её к краю столешницы. Запаха алкоголя слышно не было, и Харуно слегка успокоилась – в трезвом состоянии парень был трусоват, и только приличная доза спиртного могла заставить этого человека начать делать глупости.
- Ну, как дела не спрашиваю, - прожигая её взглядом, процедил он сквозь зубы. - Это я и так слышал. Как и все. А где твой любимый? Сделал дело и сбежал?
Слово «любимый» он сказал так ехидно и протяжно, что от этого во рту стало кисло.
Харуно сомкнула зубы и демонстративно отвернулась к чайнику, с размаху хлопнув по его кнопке. Пить не хотелось, но сейчас требовались какие-то привычные и знакомые действия, чтобы привести себя в собранное, готовое к бою и обороне состояние духа. То облако сладкой розовой ваты, в которое она превратилась после долгожданной встречи и неожиданного, умопомрачительного секса с любимым человеком, абсолютно не годилось для разборок.
- В ванной, - спокойно произнесла она, размышляя о том, что бы ей посоветовал сделать Сай. Забить? Или всё же ответить так, чтобы подходить ещё долго неповадно было?
- Смывает с себя следы позора? Что так долго?
Она повернулась и холодно посмотрела на парня, который, казалось, собирается вскипеть. Очень старается выглядеть равнодушно-язвительным, но внутри себя на говно исходит, так сильно хочется сделать ей больно. Чем угодно – словом, делом.
Игнорировать ситуацию резко расхотелось. Да и потом, нельзя же вечно от неё отворачиваться, надеясь, что «оно как-то само»?
- Тупо моет член. Долго? Так и объём работ не маленький!
Властно подвинув собеседника, Сакура прошла к шкафу с чашками. Налила кипяток и, открыв одну из дверок, принялась искать кофе. Заварной закончился, остался только растворимый. Впрочем, настроение было как раз ему под стать.
С невозмутимым видом наколотив себе горькой бурды, Харуно подошла к окну и открыла его настежь. Хотелось глотнуть свежего воздуха и одновременно вынырнуть из надоевшей, удушающей атмосферы этого ненужного разговора. Как там советую психологи? Вдох через нос длинный, выдох через рот короткий?
Чуть продышавшись (и заодно ещё сильнее позлив Эксика неожиданными и длительными экзерсисами), она повернулась, присела на подоконник, давая взглядом понять, что разговор можно продолжать. Хотя, наверное, не нужно.
- Намекаешь, что я тебя не удовлетворял? – процедил он.
- Намекаю? – Сакура засмеялась, мысленно тяжело вздыхая. – Говорю прямо! Ты в постели – ноль. Без палочки!
Глаза у него были злыми, прищуренными, и в какой-то момент девушка даже подумала, что раньше никогда его таким не видела – готовым взорваться в любой момент при деланном внешнем спокойствии. Раньше, если Эксика что-то не устраивало, он не стеснялся орать и всячески это показывать. А чтоб вот так… Харуно неожиданно осознала, что её смутило: зрачки были широкими, на всю радужку.
«Да у него адреналин зашкаливает! – мелькнуло в голове. – Неужели чем-то запитался?»
- В любом случае, удовлетворял или нет, ты бросил меня, наглядно занявшись сексом почти у меня на глазах, - равнодушно сказала она.
- Ты тоже сейчас занималась сексом почти у меня на глазах! – прорычал парень.
Внутренняя Сакура шлёпнула ладонью по лицу. «Тупая ситуация. Тупая я, что злю своего бывшего ещё больше. Тупой экс, что снова поднимает эту тему. Парад идиотизма… Ками-сама, когда Сай уже выползет из душа? Уснул он там, что ли?»
- Но я при этом уже полгода как с тобой рассталась! И имею право делать это с кем хочу, и где хочу!
- Так ты это сделала, чтобы просто показать мне, что не хуже? Что такая же, как я? - уже орал на неё тот, из-за которого она столько времени провела в слезах. – Отомстить хотела, шлюха подзаборная?
Зарычав, внутренняя боевая часть Харуно вышла из глубокого фейспалма. Ответом на такой наезд могло быть только одно действие – коленом в пах. Но бывший, прижав её к подоконнику в процессе ора, лишил Сакуру пространства для манёвра. А замах рукой вышел неудачный: парень без труда остановил её, перехватив запястье, и оно сразу заныло от боли.
- Так ты, оказывается, любишь, чтобы с тобой грубо? Ты, как все шлюхи, привыкла к жестокому обращению? Он этим тебя взял, да? - блеск в глазах бывшего стал совсем нехорошим. – Я так тоже могу. Я лучше, лучше него, дура!
Боль стала пронзительной, а через секунду добавилась другая – Экс кусал её шею, не стесняясь оставлять следы.
- Отвали от меня, козёл! – Харуно, извиваясь всем телом, пыталась оттолкнуть его.
Ответом стала противная усмешка. То есть, она, по идее, должна была быть уверенной улыбкой мачо-победителя, от одного прикосновения которого девушки тают и испытывают неконтролируемый оргазм, но вышло, как обычно, криво. Как будто от боли, смешанной с удовольствием – противоестественным, запретным, а потому вдвойне сладким.
А дальше всё было быстро. Очередной натиск, попытка отодвинуться подальше, только распалившая и без того слетевшего с катушек идиота. Машинальный взмах второй рукой, в которой была чашка с кофе.
- С-сука! – прошипел парень, кривясь от ожога. Потом взглянул на испачканную рубашку и, резко замахнувшись, ударил её по лицу. Не коротко и сильно, как бьют все мужчины. Скорее уж слегка истерично, как делают оскорблённые в лучших намерениях барышни.
Можно было не отклоняться, но светить синяком на щеке в первый день занятий не хотелось. Поэтому Сакура как можно быстрее подалась назад. Уже отодвигаясь, с удивлением почувствовала, что скользит, а крепкие ноги в тёмно-синих джинсах больше не прижимают её к подоконнику. И поняла, что падает. И…
…Словно молния – осознание произошедшего. Холод поздней весны, лезущий под тонкую блузку неумолимыми низкими градусами. Ощущение тугого комка, свернувшегося в животе из-за свободного падения. «Как на американских горках»... Никаких «вся жизнь прошла перед глазами», или «сука, я тебя с того света достану, будь ты проклят». Только один большой и растерянный «ой!» и глупое «как же так?» Она не успела даже испугаться - пришла боль, сильная, всепоглощающая, бороться с которой изначально не было смысла.
А вслед за ней пришло забвение. Череда полос слилась в одну тонкую линию. Радуга стала белой, и белое стало всем.
***
Писк.
- Кардиограмма прямая!
- Вижу. Адреналин!
Руки, делающие укол, не дрожали.
…Цунаде никогда не оперировала близких родственников. Дальних, по возможности, тоже. Даже после стольких лет страх потерять кого-то близкого был слишком силён. Допустить, чтобы это снова случилось по её вине, как когда-то давно, она не могла. Дёргаешься, боишься, делаешь ошибки, на которые у хирурга нет права. Но сейчас…
- Дефибрилляторы на двести. Разряд!
Тело дергается.
Писк. Зелёная полоса кардиографа – словно черта, подводящая итоги под жизнью. Рано, слишком рано!
- Триста. Разряд!
Пик. Пик. Пик. Взлёты и падения пунктира – словно маятник надежды. Борись, борись до конца, девочка. Пока только можешь, борись. И даже тогда, когда уже всё…
- Продолжаем. Зажим!
Шестой час. Ногу сводит судорога. Медсестричка услужливо вытирает со лба капли пота. Её бригада вся здесь, хотя и не обязана. Анестезиолог сегодня вообще молодец. А эмоции пришлось отложить. Иначе следующей стала бы истерика на кладбище: её семьи больше нет. Всё, одна осталась.
Сенджу Цунаде не любила одиночества. Страх потерять последнего близкого для себя человека оказался сильнее принципов.
- Как же это её угораздило? – бурчит кто-то. – Такая молодая… Сама прыгнула, что ли? Очередная жертва несданной сессии и несчастной любви?
«Чушь».
В голове мелькали картинки: самолёт, улыбки, друзья, не забывающие встретить. Парень, не забывающий принести цветы. Шутки. «Половину надо отдать тёте, чтобы та проверила качество работы»… Ещё утром девчонка была радостна, счастлива, полна энтузиазма и воли к победе. С учёбой был порядок: сессия была сдана вовремя и на «отлично». Любовь? Парень, «засветившийся» сегодня в аэропорту, сидел вместе с Сакурой в кабине «Скорой помощи» и, кажется, молился. Но времени на то, чтобы убеждать окружающих в невиновности Харуно, не было. Нельзя отвлекаться, нельзя наслаивать неточности на запоздания. Важна каждая мелочь. Главное, она знала, что её племянница никогда бы не покончила жизнь самоубийством. Такие люди так не поступают. Не поступают, и всё!
А всё остальное – чушь и…
- Кровь.
Очередное донорское вливание. Хорошо, что в запасе была нужная группа. Дикая кровопотеря…
- Не сама, - подал голос уже кто-то другой, - бывший из окна вытолкнул. Запитался чем-то, устроил сцену ревности, ну и… Полицейский спрашивал о произошедшем у тех ребят, которые с ней приехали. Слышно было…
На секунду рука со скальпелем зависла в воздухе…
«Они же с этим придурком ещё прошлой осенью расстались!»
…сжалась в кулак…
«Он сам её бросил!»
…побелела от переполняющей её силы…
«Убью!»
…и снова разжалась, вернувшись на место.
«Убью, но вначале вытащу Сакуру с того света».
Снова писк.
- Дефибрилляторы…
«Только не сдавайся, девочка! Только не сдавайся!»
***
Бывает так, что не успеваешь лишь на секунду, но этого хватает, чтобы жизнь перевернулась с ног на голову. Можно поссориться и помириться. Можно расстаться и вновь сойтись. Можно уехать или вернуться. Всё в твоих руках. Только две вещи в этом мире нельзя «отыграть» обратно – рождение и смерть.
Сожаление о прошлом, которого не вернуть – тупейшая вещь. То, чего никогда раньше с Акаши не случалось. Не просто анализ допущенных ошибок с целью их дальнейшего неповторения, а именно вот так вот – с взъерошенными волосами, безумным, растерянным взглядом, вспоминать и спрашивать непонятно кого: «Зачем? Почему? Как же так?» Снова и снова проигрывать всё по секундам и снова не находить ответы на эти вопросы. Сидеть, ждать и знать наверняка – во всём виноват он и только он.
Не надо было драконить её бывшего. Не надо было пускать эту проблему на самотёк. Не надо было отпускать Сакуру в эту чёртову Англию так надолго. Не надо было скучать по ней и заставлять её скучать в ответ. Хотя… разве он заставлял?
Сай слушал вой сирены и понимал, что лучшее, что он может сейчас сделать – не дергаться. Тупо считать машины, въезжающие и выезжающие со двора. Их много. Они движутся. Занятия хватит на многие часы.
Но, куда бы он ни посмотрел, на что не пытался бы переключиться, снова и снова в голове всплывало: вот он выходит из ванной. Мир ещё улыбается ему самой коварной из своих улыбок. Усыпляет, убаюкивает счастьем, заставляя всё сильнее верить в то, что оно возможно. Так, как в этот вечер, буквально только что…
Вот он поворачивает голову в поисках Сакуры, словно в поисках источника света. Куда? В комнату? Пошла извиняться за небольшой переполох перед Ино? Или…
Крик.
Звуки ссоры из кухни. Голос Злюки. Почему он не бросился, не побежал что есть силы, как только услышал это?
Какой-то мужчина зло кричит. Секунда на то, чтобы прислушаться, раздумывая, стоит ли вмешаться. Зачем, Ками-сама, зачем он прислушивался? Голос Злюки, спокойно что-то отвечающий, не разобрать что…
Дверь кухни. Скрипучая холодная ручка. Полное отсутствие волнения и дурных предчувствий: это не фронтовая полоса, не тёмная подворотня, что тут может случиться?
Спина. Её бывший. Рука, уже занесённая удара. Короткий вскрик.
Словно вспышка – осознание происходящего, прыжок вперёд, нелепая попытка поймать Сакуру, уже летящую к земле.
Кровь на асфальте. Розовые волосы в вязкой весенней грязи. Вывернутая неестественность позы.
Бег. Толкотня и гости, как назло, столпившиеся на пути к двери. Люди, которых он расшвыривал вокруг себя, не глядя и не слушая их возмущённых криков.
Снова бег – прыжками, через пролёты лестницы. Почему он ещё тогда не позвонил в неотложку с мобильного? Или даже из квартиры, как только увидел, что произошло?
Зрелище маленького, изломанного тела на асфальте было настолько жалким, что выбило из головы все мысли. В душу будто сделали обезболивающий и обездвиживающий укол. Звуки неожиданно куда-то пропали, остался только цвет, и везде он был бурый, красно-серо-розовый, как цвет волос Харуно в подёрнутой ледком весенней луже. Сай стоял, смотрел на Злюку, лежащую в ней, отказываясь анализировать, верить, действовать...
Как? Как? Почему?...
Он боялся пошевелить её, чтобы ничего не сдвинуть, не навредить, и не мог не трогать. Ино потом сказала, что всё это время он скулил, как собака. Или хрипел. Странный был звук, в общем. Яманако не знала – так он плачет. Он и сам этого не знал раньше.
Зато именно она вызвала «Скорую». Той секунды, что Акаши в очередной раз упустил, ей хватило, чтобы проверить пульс возле шеи и заорать:
- Держись, Лобастая! Ты сможешь! Только попробуй мне…
Не договорив, она начала непрямой массаж сердца, считая вслух, чтобы не сбиться. От этого занятия её смогли оторвать только парамедики, приехавшие по вызову на диво быстро. Когда Харуно снимали с носилок в госпитале, Сай заметил, что ещё считает про себя, повторяя эти цифры, словно молитву.
А теперь он снова сидит и считает. Что угодно, только бы не думать о том, что Сакуры может не стать. Пока идёт операция – есть надежда. Злюка говорила, что лучше Цунаде нет никого. А значит…
Погасшая лампочка над операционной была словно взрыв сигнальной ракеты, подбросивший его с места.
Уставшее лицо Цунаде. Ни тени улыбки. Неужели…
- Могло бы быть и хуже, - сказала она, садясь на стул. – Пока есть шанс.
- Что с ней, Цунаде – сама? - хрипло выдавила из себя Ино.
- Политравма. Многочисленные разрывы, переломы, повреждения внутренних органов. Кровопотеря. Пока шла операция, сердце останавливалась дважды. В последний раз я уже думала, что всё. Четыре минуты тридцать пять секунд.
- Клиническая смерть?
- Да. Потом забилось. Она борется. Это даёт надежду.
- Значит, шанс есть? – заблестели глаза у Яманако.
Доктор опустила голову, замолчав.
- Цунаде-сама, почему вы молчите?
Сенджу подняла голову, и Сай увидел, как она плачет. Не морщась, не жмурясь, не поджимая губы… Только большие, тяжёлые капли, стекающие по щекам при абсолютно спокойном голосе.
Точно так же плакала Злюка.
- Я сделала всё, что могла, девочка. Больше не смог бы никто. Но, чтобы прооперировать позвоночный столб, нужен нейрохирург. И оборудование, которого у нас нет ни в городе, ни в стране. Такие операции делал один мой коллега в Германии, и то экспериментально.
- С ним можно договориться?
- Можно. Но перевозка, операция и содержание в клинике обойдётся как минимум в двести тысяч долларов, которые нужно найти сегодня. Плюс-минус пара тысяч. У тебя, случайно, нет собой?
Женщина горько улыбнулась.
Яманако села, растерянно хлопая глазами. Потом закрыла лицо руками и затряслась от слёз. Всё это время, что они ехали сюда, ждали, слушали, что она держала Сакуру на непрямом массаже сердца, Ино держалась молодцом. Она знала, что сделала всё правильно, и всё, что осталось – верить в Харуно. Но сейчас… Какие-то деньги… И из-за этого Лобастой может не стать?!
Цифра звучала самым жестоким приговором, который мог быть.
- Вы говорили с мамой Сакуры? – спросил Киба, успокаивающе гладя свою девушку по волосам.
- Да. Она вылетает вечером. Но у неё столько нет. Оформление кредита – вещь не быстрая. На счете тысяч пять-семь. С овердрафтом - до десяти. Ну, ещё жених её сможет дать где-то столько же. Тысяч пятнадцать – я. Занять смогу ещё столько же. Остаётся где-то сто пятьдесят тысяч, которые нужно найти до вечера.
Ино тряслась от слёз, и уговоры Инудзуки, что надо держаться, быть сильной, не давать волю эмоциям, не помогали. Яманако знала – виновата она, притащившая Харуно на свою дурацкую вечеринку, проворонившая приход её бывшего и допустившая их ссору. И сейчас подруга - единственная, лучшая! – умирала. А она была бессильна что-то сделать.
- Не плачь, Ино. Ты и так… - неожиданно проговорила Цунаде.
- Нет, Цунаде – сама, - голос блондинки неожиданно стал твёрдым. - У меня на накопительном счету лежит пятьдесят тысяч. Родители сделали взнос к моему рождению и сказали, что когда я закончу университет и начну работать, то купят мне квартиру. Я уговорю их снять эти деньги. Можете рассчитывать на это.
- Хорошо, - кивнула та.
Она замолчала и откинулась на спинку стула.
- Как думаете, если нажать на папочку этого мудака, он даст денег? – неожиданно спросил Киба.
Ино только помотала головой, нервно вздохнула, и с видимым отвращением на лице пояснила:
- Не даст. Он вместе со мной вниз бежал. Только я в скорую звонила, а он папе. Разбрасывал производимые по ходу кирпичи и что-то кричал про адвокатов. Думаю, они всё будут отрицать. Если бы его сразу на экспертизу, делать анализ крови и прочее. А так… Дача денег будет равносильна признанию.
Все замолчали, переваривая.
- Но попытаться можно? – как-то безнадёжно спросил Киба.
- Можно, - тихо, почти обречённо сказала его девушка, кивая. – Сейчас можно пытаться сделать всё. Ничто не будет лишним.
- Пусть каждый сделает, что может, - сказала Цунаде, поднимаясь. – Времени совсем мало. Ответ надо дать сегодня вечером.
Она встала и прошла к лифту, ещё не решив даже для себя, куда пойдёт после всех звонков – то ли в бар, то ли в больничную часовенку.
Хотелось плакать.
Плакать было нельзя.
***
Больница осталась позади. Хлопнула дверь, и промозглый весенний воздух сразу сунулся за шиворот. Сай поморщился, закурил на ходу, но шага не сбавил. Было чувство: если остановишься – взорвёшься. От чего? От чего угодно: от мыслей о собственной никчёмности, от воспоминаний, где Сакура лежит на тротуаре. А главное – от безнадёги. От мыслей о деньгах, где их взять и у кого.
Асума? Фирма небогатая. Да и какой руководитель отдаст годовую чистую прибыль обычному сотруднику, который, пусть и на хорошем счету, но мир на себе не замыкает?
Джирайя? Увы. Ни он, ни все пять его тёток такой суммой не обладают. Старик всего лишь управляющий. А Галерея – национальная. Все понты, художественный седой хаер и пафос оцениваются ровно в сумму, плаченую за качественно подделанный костюм от Армани. С тётками ещё хуже. У них поддельные даже духи.
Кто-то в университете? Кто? Преподаватели? Студенты, такие же «богатеи», как он сам? Сотрудники? Нет. Увы…
Картины? Даже если продать всё, срочно и без торга, «за сколько возьмут», то такой суммы не собрать. Да и не продать. Он не Ван Гог и не Пикассо.
Некстати вспомнился фильм, где группа экстремалов-паркуристов, чтобы достать деньги мальчику на операцию, совершила ряд краж. Кажется, у этого произведения даже появились клоны, так лихо и весело всё выглядело на экране. А в жизни?
Акаши хмыкнул. Напролом прут только на экране. А в реале всё в сейфах. В большинстве своём – в банковских. Картины частных коллекций за пару миллионов никогда не висят в коридорах. Умные коллекционеры выставляют их в музеях, рядом с табличкой «Принадлежит Богатенькому Придурку». Глупые – прячут их в собственных фондах, пробираясь туда вечерком и приговаривая: «Моя прелес-с-сть!» А на стенках вешают копии, которые без специальной экспертизы от оригинала сможет отличить только супермен с лазерным микроскопом в заднице.
Да и вообще…
Следующая сигарета незаметно сменила первую.
Он никогда не был ни бандитом. Убийцей – да. Если бы ради спасения Сакуры надо было сделать «зачистку» всего «богатого» района, не возникло даже сомнений бы. Но воровство… Только в кино полиция тупая, неповоротливая и немножко добрая. В жизни это злые, задолбанные дядьки, которым нифига не нужна справедливость. Им просто нужно делать свою работу, и никого не жалко. И сдаст им тебя первый же барыга, к которому сунешься.
Воровство хорошо тогда, когда тебя не возьмут на попытке сбыть краденое. Для этого нужны каналы. А для каналов, для наводок на «нужные» дома, для грамотных операций нужны информаторы. И крыша.
Увы, ничего подобного у него не было. Всё то время, что шло после ухода из «Корня», он старательно пытался быть нормальным, законопослушным человеком, далёким от криминала.
Вот дурак.
Нет, можно, конечно, тупо напялить маску и бомбануть ювелирный. Но нет оружия. Раз. В больнице брюллики как оплата за операцию не проканает. Это два. Поймают при попытке продажи – это три. Бессмысленная жертва никак не поможет Сакуре. Четыре.
Акаши ускорил шаг и продолжил свой забег по стремительно пустеющим улицам города. Надвигалась гроза, и люди спешили убраться по домам, но Саю почему-то казалось, что они прячутся от него. Чтобы не дать денег. Или просто боятся.
Снова сигарета. Дым. Он нравился Сакуре…
Ксо, ксо, ксо!
Он мог себе представить мир, в котором Харуно его не любила. Только сейчас Акаши с лёгким удивлением осознал, что, не желая повторения первой истории, внутренне был готов к такому. Подозревал, что сказка не будет вечной. Что-то они слишком сильно натупят или Злюка просто сломается, не выдержав его закидонов. Настраивался: это бывает, и нужно просто выжить. Ну, не сложилось… Болезненно, больно. Но не смертельно. Ведь у самой Сакуры при этом жизнь продолжалась бы, хоть и без него. Рано или поздно появился бы мужчина, который сделал её счастливой. Или не сделал. Как получится. Но это будет её выбор и её жизнь.
Почему-то обрыв отношений никогда не виделся ему ТАКИМ.
Мира, где Сакуры не было, он представить не мог. Не хотел. Пытался как-то, но картина получалась какой-то неправильной, жуткой, извращённой, и он избавлялся от этой мысли так, как и от большинства кошмаров - прижимаясь поближе к ней. Глубокий вдох, спокойный выдох. Словно мантра: «Моя Злюка, моя, моя, моя…»
Но ситуация вышла из-под контроля. Она кричала из всех щелей, деталями напоминая: вот то, что Сакура любила, вот то, что хотела попробовать, а это мы с ней обсуждали как-то вечером… Ситуация била в лоб простыми словами: «Пусть каждый сделает, что может».
А если ты не можешь ничего? И даже НЕ-ты, который всё время с тобой, - он тоже… Что он может, один, без поддержки, на чужой территории? Только признать своё поражение. В этот раз они проиграют оба.
На секунду Сай остановился.
Поражение.
Мысль была так проста, что было даже удивительно, почему раньше она не пришла в голову.
Трясущимися руками Акаши достал очередную сигарету, повертел её в пальцах и, неспешно чиркнув зажигалкой, затянулся. Требовалось всё хорошенько обдумать.
Завидев лавочку, художник присел и уставился прямо перед собой, ещё не осознавая, что внутри себя решение уже принято, и теперь нужно только смириться с ним. Жаль времени? Убеждений? Усилий? Себя?
Фигня, Сакура важнее.
Жизнь?
Что такое жизнь? Ненависть и любовь. Выбор. Или нет никакого выбора, кроме «сделать всё» и «сдаться»?
Он не сдастся. Это и есть тот путь, который выбрал он вместе с Удзумаки. Но теперь цель – жить обычной жизнью, понимать, ЧУВСТВОВАТЬ, стремительно теряла смысл.
Неожиданно Сай понял, почему все эти годы рядовой четыре-один так и не покинул его сны. Потому что, даже став другим изнутри, он продолжал ставить цели и достигать их. Как на миссии, только теперь вся жизнь стала как миссия – когда приятная, когда не очень. И только появление Сакуры превратило эту операцию в процесс, который не требовал завершения, потому что был прекрасен.
И сейчас всё возвращается на круги своя. Победа, проигрыш – обманки. Цель – вот мерило. Именно поэтому он плюнет на всё то, к чему стремился последние три года, и солжёт, вдохновенно и красиво. А правда… Что ж. Кому нужна правда, купленная ценой жизни?
Он прикрыл глаза. Всего на мгновение, но тут же провалился в сон. И сразу: зеркало напротив.
- Ты же знаешь, что должен сделать это? – как-то тихо и не очень уверенно спросил двойник.
Художник кивнул. Разница между ним и его оппонентом стремительно терялась.
- Ты об этом выборе мне говорил?
- Да. И давай без соплей! – неожиданно рассердился непонятно на кого рядовой четыре-один. - Все эти пафосные «жить, чтобы любить», «умереть, чтобы жила любовь»…
- Я не ною. Всё правильно. Я знал, что так будет.
Злость слетела с двойника так же быстро, как и появилась.
- Знал?
- Да. Сакура и я… Слишком хорошо. Мгновение не может стать вечностью, сколько ни пытайся.
Они замолчали. Можно было спорить, возражать, доказывая в очередной раз чью-то неправоту, но… Возможно, именно сейчас рядовой четыре-один, всегда живущий внутри Акаши, начал осознавать так долго им отрицаемое: чувства не чужды никому.
Он посмотрел на своего вечного оппонента и опустил глаза.
- Мне жаль, что так вышло… Акаши Сай.
Художник кивнул. Постоял с минуту, обвёл комнату взглядом. Потом протянул противнику руку, прикоснувшись к поверхности зеркала. По экрану пошла рябь, и это было похоже на то, как эмоции мешают краски на холсте реальности, создавая сумбур, сумятицу. Изредка - счастье. И всё же, как настоящий художник, он не мог не понимать, что без этого центрального элемента, без этого яркого светового пятна – любви – композиция рассыпается на отдельные детали и выглядит не просто уныло, а безнадёжно.
Сай открыл глаза.
Небо стало ещё темнее, готовясь не просто к дождю – к буре. Света не было. Только ряды фонарей, ничего не страшась, продолжали быть путеводными ниточками в опустившейся на город мгле. Они знали – рано или поздно свет вернётся. Нужно только продержаться.
А вот Акаши в этом не был уверен. Зато точно знал, что ЕГО свет сберечь необходимо. Ложь – самая меньшее, что он, закоренелый притворщик, мог для этого сделать. И, отправляя СМС на номер, въевшийся в память и подсознание, не стираемый ни стрессами, ни временем: «Эмоции – путь к ненависти. Вы были правы, сенсей. Признаю», - Сай точно знал, что будет.
Звонок. Молчание в трубке.
- Здравствуйте, Данзо-сама. Это Са… Рядовой четыре-один на связь вышел.
- Ты жив?
В старческом голосе - ни сожаления, ни радости. Вообще ничего.
- Да.
- И чего ты хочешь?
- Мне нужны деньги.
- Много?
- Сто… Двести тысяч долларов.
Короткое молчание.
- Ты понимаешь, что это означает?
- Да.
Молчание длинное. Далёкий короткий вздох принятого решения.
- Диктуй счёт.
Цифры, цифры, буквы… Несколько цифр, изменившихся в компьютере какого-нибудь чиновника, способны спасти жизнь. А он – нет.
- Куда мне прибыть?
- Запоминай адрес. Там тебя заберут.
Он запомнил. Нажал отбой и окинул взглядом улицу. Чуть дальше по аллейке примостились уличные музыканты, почему-то решившие, что последние убегающие от непогоды люди будут более щедрыми. Парень прислушался. Низкий женский вокал старательно и чисто выводил: «Словно раненный зверь, я бесшумно пройду по струне. Я не стою, поверь, чтоб ты слёзы лила обо мне… Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме, по бруснике во мгле, до ворот, за которыми холод и мгла. Ты не знаешь, там холод и мгла…»
Акаши усмехнулся – сухо, одними губами. Песня была в тему. Хотелось остаться, послушать, но время упрямо играло против него. Нужно было бежать.
И всё же…
Подойдя к музыкантам, он вывернул в пустой кофр из-под скрипки всё содержимое кошелька, кроме мелочи. Постоял ещё пару секунд, закурил, слушая и наблюдая, как небо становится почти чёрным.
По лицу поползла капля, и Сай стёр её с лица, слегка удивлённо рассматривая мокрые пальцы. Потом ещё одна.
Начинался дождь. И художник, обычно не верящий ни в приметы, ни в потусторонние, ни в высшие силы, понял, что тянуть уже нельзя. Акаши бросил окурок в урну и побежал назад.
К Харуно всё так же не пускали, но просочиться в палату было делом плёвым. В последний раз художник поглядел на её лицо – бледное, почти слившееся с простынёй.
Если всё получится, то она будет жить. Всё снова станет не зря. Если нет – то он уже этого не узнает.
Сай осторожно погладил кончиками пальцев её щёку. Тихо и очень нежно коснулся губ. Дыхания хватило только на едва слышное, почти неразличимое:
- Прощай.
Потом он вышел из палаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Бесшумно прошёл мимо дремлющей вахтёрши. Спустился в регистратуру и, попросив у медсестры бумагу, что-то написал. Морщась от дождя, лезущего за шиворот, купил конверт в киоске напротив входа. Уже на весу накорябал адрес и бросил письмо в ближайший уличный почтовый ящик. Мобильный без сожаления швырнул в урну.
Вздохнул. Улыбнулся, позволяя этой последней улыбке растаять на лице. Кивнул, словно убеждая себя в том, что всё сделал правильно. А если и неправильно, то «всё, что мог». Так, как и говорила Цунаде. Развернулся и зашагал на восток – туда, где его уже ждали
