предыдущая глава
Эта игра стала переходить все границы. То, что случилось сегодня днём… Он не должен был так поступать! Хотя я не могу сказать, что его прикосновения были неприятны. Скорее – наоборот… Все духи предков, кого я обманываю?! Да я чуть с ума не сошла, когда он так сделал! Не проявлять агрессию, значит. Может, это не так уж сложно?
Внутренне ухмыляюсь. Может, и не так уж.
Интересно, является ли случившееся днём местью за то маленькое унижение во время массажа? Наверное, да. Его мстительность распространяется и на эту шалость. Хотя, вероятно, он не воспринимает это как шутку: в состоянии неизвестности и нестабильности Саске просто вынужден воспринимать всё слишком серьёзно. А уж игры с его «мужским достоинством»… Сай бы оценил шутку.
Кстати, этот бледный мерзавец так и не принёс мне одежду. Попёрлась к пациенту полуголой, и вот к чему это привело! Ох, не зря лифчик называют «ремнём безопасности»! Что-то внутри меня ехидно захихикало: «Теперь всегда так ходи!» Странно, не думала, что моя «боевая» часть может быть такой развратницей. Лучше уж сосредоточиться на предстоящей операции, чем снова и снова вспоминать, как Саске… Ну хватит уже! Топнув ногой на довольно хихикающую себя, спешу к себе в кабинет.
Под моей дверью нервно расхаживает высокий мужчина средних лет, безостановочно теребя в руках край мешковатой кофты.
- Харуно-сан, здравствуйте! – это отец пациента, мальчика лет восьми. Из-за большого количества раненых плановые операции переносили, на сколько могли, но всему был предел. А тут ещё заболевшая Хошихиса-сан, зав. хирургическим отделением, которая должна была проводить лечение...
- Здравствуйте! На этот раз операция начнётся вовремя. Сейчас я переоденусь и пройду в операционную.
Его лицо просияло.
- Да, конечно! Мы очень ждём! Мы вам так благодарны, что вы согласились!
Когда коллега так и не пришла в обед и аппендиктомию мальчика перенесли, родители задёргались – времени оставалось всё меньше, тянуть нельзя. Собственно, всё осложнялось только тем, что ребёнок плохо переносил анестезию. Ничего, справлюсь! Главное – толщина луча чакры и контроль…
Прохожу в кабинет. Моя одежда лежит на рабочем столе большой кучей, украшенная сверху запиской, написанной каллиграфическим почерком: «Мамы не было. Принёс, что удалось найти. Ещё раз извини. Сай».
Хорошо, что он хотя бы шубу не притащил…
Нахожу среди всего этого белую хлопковую майку, шорты и… нижнее бельё? Минуточку! Сай копался в моих трусах и лифчиках?! Все духи предков, он и вправду извращенец! Найду – убью! Спастись от меня он сможет, только если натворит чего-то ДО этого и кто-то убьет его раньше.
Горя боевым задором, иду в предоперационную. Из зеркала над раковиной на меня смотрит злая девушка с горящими глазами.
Всё, Сакура, спокойно.
Мальчику, лежащему сейчас на столе, абсолютно всё равно, на кого ты зла. Он вообще ни в чём не виноват. Хрупкое маленькое тельце в окружении проводов и аппаратов. Нужно успокоиться и сосредоточиться. Вечером мне ещё идти к Саске.
Операция закончилась поздно. Я вымоталась, как… как практикующий нач. мед.!
В голове только обрывки мыслей: «Чёртова анестезия… Анестезиолог – урод… А пацан – молодец! Хоть и маленький, а уже боец. Всё выдержал».
К счастью, всё уже хорошо. Успокоив сровнявшегося по цвету с больничной стенкой отца, я пошла к себе в кабинет. Перед тем как возвращаться к Учихе, мне нужно хоть как-то восстановить силы. Бутерброд и кофе меня спасут. Лучше бы Сай вместо вороха тряпья догадался принести пожрать.
Но, увы, еды нет. Из холодильника на меня смотрят лекарства и пакетик из-под вчерашнего завтрака. Жаль.
- Сакура, детка, устала? Опять анестезиолог осрамился?
В кабинет просунулась голова старшей медсестры, Харуки-сан. Вот уж кто всегда меня поддерживает, так это она.
- Наверное, ты совсем голодная? Принести тебе бутерброд с кофе, детка?
Моя вторая мама, ей богу! Ещё один святой человек в моей жизни. Делаю «щенячьи глаза» и киваю.
- Сейчас принесу, деточка, сейчас, - смеётся она уже из-за двери.
О-о-о! Еда!
- Харука-сан, я вас обожаю!
Смеясь, моя спасительница убегает из кабинета, сославшись на общую занятость и бестолковость новичков, а я поглощаю «дары судьбы». Всё-таки есть в жизни приятные моменты!
Саске
Вечером она опять опоздала.
- Как операция?
Слышу её резкий выдох. Что-то пошло не так? Судя по затраченному времени – да.
- Не скажу. Иначе начну грязно ругаться. Слова закончились, остались только предлоги «в» и «на».
- Но пациент выжил?
- Пациент – да, а вот анестезиологу придёт конец на ближайшем «разборе полётов».
- Наябедничаешь начальству?
- Его халатность чуть не привела к смерти ребёнка, – она злится, вспоминая предыдущие несколько часов. - Давай не будем об этом. Переворачивайся на живот. Растяжку делал?
Значит, ребёнка. Запомним.
- Делал.
- Долго?
- Часа два.
- Хорошо. Не переусердствуй с этим, иначе она станет бесполезной.
- Ладно.
Какой-то я сегодня добрый. Со всем соглашаюсь.
- Не лень тебе возиться? Наверное, устала и проголодалась, шла бы домой. А то хомяк и вправду сдохнет. Учи потом твоих канареек…
- Попугаев! – поправляет она.
- Да хоть пингвинов! Эта регулярность настолько обязательна? Или это личная инициатива?
- Лучше не пропускать. Это нежелательно.
Она отвечает не так, как обычно – иронично, быстро, зло. Сейчас слова подбираются, всё взвешивается, продумывается. Боишься снова сболтнуть лишнего?
- Но ты ведь могла пропустить тренировку в обед?
- Зато вечернюю провела бы раньше. И это, скорее, исключение.
Её пальцы сделаны из железа. Больно, ксо! Наверное, она заметила, как я скривился.
- Терпи.
- А то что?
- А то накажу.
Интересно, как?
- Поставишь меня в угол на колени?
- Ну да, на ступни пока не получится. Упадёшь ведь.
- А ты меня подержи.
Забавное будет наказание. Если будет.
- Ещё чего. Ляг на спину.
Послушно переворачиваюсь, закидывая руки за голову. Сразу слышу её недовольный хрип:
- Ты здесь что, на курорте? Солнце, девочки, массаж? Положи руки вдоль туловища!
Нахально улыбаюсь (ох, чувствую, и достанется мне за такое поведение) и не спешу подчиняться.
- Солнца не вижу, зато массаж в избытке. Девочки… не знаю. Одна есть.
Ох… ёёё. Чуть рёбра мне не поломала…
- Я тебе не девушка по вызову, я…
Весь превращаюсь в слух. Кто? Ну, кто?
- Я – медик. Всего лишь твой доктор.
Улыбаюсь ещё более нахально.
- Ну, медик по вызову. Ещё и персональный. Одно другому не мешает. Даже и не думал, что в Конохе такой… сервис.
Ксо… Коленная чашечка – это очень болезненно!
- Я лечу тебя, и ничего больше.
- Брось.
Замирает. Её дыхание сейчас шумное, она злится, а значит, раскрылась. Надо действовать.
- Если бы ты просто меня лечила, ты бы не вела себя так вызывающе. И, конечно, ушла бы сразу после того, как я чуть не убил тебя.
Я был готов сделать это, раздавить твою голову, а ты обняла меня в ответ. Так не бывает.
- Саске, возможно, тебе тяжело в это поверить, но я просто хочу, чтобы ты ходил.
Вот как. Интересно…
- И насколько далеко ты готова зайти ради моего выздоровления?
- На столько, на сколько потребуется.
Её голос хрипит, но он твёрд.
- Неужели? Если прекратить игры и всерьёз приставить тебя к стенке, ты будешь того же мнения?
- Хочешь ещё раз попытаться меня убить? Неужели ты действительно этого хочешь?
- Вопрос не в том, чего хочу я. Чего хочешь ты? Извини, но я не верю в то, что ты просто меня лечишь. То, как ты ведёшь себя, говорит против этого.
Любого нормального медика моё поведение спугнуло бы уже сто раз. И никто не провоцировал бы меня настолько бесцеремонно. Она смеётся уже таким знакомым хриплым смехом:
- Какой наблюдательный! А почему именно к стенке?
- Потому что я не знаю, есть ли здесь ещё мебель.
- Для этого тебе придётся постараться.
Опять смеётся, отходя от кровати.
- Ну что, сможешь? До стенки – это вот сюда. Всего полтора метра. Если пройдёшь их – сможешь проверить свою теорию. Что будет, если…
Ксо, ходить на ходулях, наверное, легче. Но я всё равно сделаю это.
Сползаю с кровати и двигаюсь на голос. В конце концов, это не так уж тяжело. Хорошо, что палата узкая и обойти меня по краю нельзя. Одна подсечка, и эта язва уже не будет говорить со мной свысока. Резко бью ребром ладони ей под колено, она с удивлённым возгласом падает рядом со мной. Похоже, мой доктор не ожидал от меня такой прыти.
- Ты очень упрямый, Учиха, – слышу её голос где-то рядом.
Сейчас я стою на коленях, схватив её за подбородок и прижав к стене спиной. Одно неверное движение, одно неверное слово – и, клянусь, я задушу её!
Но вместо того чтобы плакать и молить о пощаде, она смеётся и гладит меня по лицу. Её руки на секунду замирают, а потом чувствую пальцы, гладящие мои губы. Не знаю, почему, но зубами я слегка прихватываю один из них за подушечку. В ответ маленькие ладошки опустились ниже, гладя шею. Ксо, что происходит?
Похоже на гипноз, хотя это исключено – ни звуков, ни голосов, ни зрительных образов. Тогда почему я не могу разжать руки? Стою, как дурак, прижав мою мучительницу к стене, и вдыхаю запах её волос. Что-то цветочное.
Руки медика уже дошли до края больничной пижамы, но она не спешит, перемещая их мне за спину. Гладит меня под майкой, касается так легко, что кажется, это просто дуновение ветерка.
Жарко. В палате отключили вентиляцию? Или это у меня жар?
- Сними её, – поднимаю руку вверх, прошу свою мучительницу. Сам не понимаю, откуда в моём голосе эти умоляющие нотки. Я сошёл с ума?
Или она?
Стаскивая с меня футболку, мой доктор слегка смещает меня, и я, не удержавшись на деревянных ногах, падаю на пол, увлекая её за собой.
- Не ушибся? – полушёпот-полувздох у меня перед губами. Чувствую её дыхание: оно свежее, мятное. Так близко от меня, что внутри всё переворачивается. Если бы сейчас у меня на глазах не было повязки, я бы зажмурился.
Что это за игра? Ведь ты играешь со мной, не так ли? Во что на этот раз?
Руки, гладящие меня обнажённой по груди, по шее, по лицу. Совсем легко, но от этого я возбуждаюсь ещё больше. Осторожно касаюсь её губ кончиками пальцев, и она делает то же, что и я минуту назад: слегка прикусывает подушечку на моём большом пальце. А потом, словно нехотя, втягивает его в себя.
Что происходит? Почему она так странно на меня действует?
Я всегда умел хорошо контролировать своё тело, и с женщинами в том числе. Но то, что делает эта девушка, заставляет меня терять голову, как будто у меня всё впервые. Какие-то манипуляции с чакрой?
Не успеваю обдумать это. Просто не успеваю. Мой доктор всё-таки целует меня в губы. Вначале нежно, осторожно, как и всё, что делалось до сих пор. Пробует меня на вкус, как бы приспосабливаясь к незнакомым ощущениям.
Я схожу с ума. Внутри разгорается непонятное мне пламя – дикое, страшное и… такое сладкое. Наши языки играют друг с другом, но этого становится мало. Я хочу обладать ей. Хочу её всю, полностью, без остатка. Так резко и сильно, что это почти больно.
Знаю, что сейчас надо действовать не так – надо терпеливее, нежнее, осторожнее. Но сил сдерживать эту стихию, ревущую внутри меня, нет. Запрокидывая её голову назад, впиваюсь в шею. От таких поцелуев обычно остаются фиолетовые следы, которые девушки стыдливо прячут под высокими воротниками. Но мой доктор явно не скромница, она выгибается от удовольствия, прижимаясь ко мне ещё сильнее.
Нет. Так неудобно. Нужно развернуться.
- Сними её, – оказавшись подо мной, она почти стонет, поднимая руки.
Майка из какой-то мягкой ткани трещит в моих руках. Надо успокоиться, иначе…
Иначе…
Иначе…
Что?
Не важно. Не хочу успокаиваться! Не могу и не хочу. Её ноги оплетают мои бёдра, она опять выгибается, прижимаясь ко мне, покрывая поцелуями мой торс. С ума сойти, неужели так бывает?
Пробуя её кожу на вкус, вспоминаю то ощущение, когда я нахально трогал грудь моего медика в той глупой перепалке. Она такая же нежная, как тогда, но сейчас кожа будто пылает. Соски, давно сжавшиеся в маленькие тугие камешки, колют ладони, приглашая не останавливаться. Втягиваю в рот один, продолжая ласкать грудь руками. Умопомрачительно. Гладкий, тонкий шёлк… Не оторваться.
Но только пока она не начала стаскивать с меня брюки и гладить рукой то, что уже давно просилось на свободу. В ответ я только немного сжал зубы, прикусив её сосок чуть сильнее.
Чей это стон? Мой или её?
Мы катаемся по полу, исступлённо гладя друг друга везде, куда можем дотянуться. Прикасаться к ней вот так сейчас – больше, чем страсть, – это потребность, жизненно необходимая, как воздух.
Ни разу, ни с кем и никогда я не вёл себя так странно. Мой доктор, мой страстный, горячий, абсолютно невозможный противник… Ты сводишь меня с ума или сама теряешь рассудок от происходящего? Что же мы делаем друг с другом?
- Саске, твои ноги! Они двигаются… - вдруг слышу у себя над ухом. – Ты ходишь! Ты понимаешь? У нас получилось!
Мои ноги? Неужели я всё-таки пошёл? Господи, она так радуется…
Не могу сейчас о них думать. Просто встаю, и боль, появившаяся в ступнях, не может меня остановить: переношу эту маленькую бестию на кровать, не отпуская от себя ни на миллиметр и не отрываясь от её губ.
А с ногами разберёмся потом. Жил без них столько времени, ещё немного проживу.
Но на моего доктора эта новость, похоже, подействовала, как катализатор. Кажется, что от радости она обезумела, и вся страсть, сдерживаемая до сих пор, вырывается наружу.
Если до этого момента я думал, что сошёл с ума, то на этот раз сомнения полностью отпали. Она всё-таки стащила с меня эту чёртову пижаму, и моё достоинство оказалось в её руках. Не знаю, богатый ли у неё опыт в подобного рода ласках, но ничего лучше со мной никогда не было. Если так будет продолжаться, то дотерпеть до самого интересного не получится.
Почему, почему она действует на меня как наркотик? Ничего не вижу, но голова всё равно кружится.
- Как же я хочу тебя видеть сейчас… – шепчу ей на ухо, прикусывая мочку и опускаясь ниже. – Как твой рот открывается в стоне. Как закусываешь губы, чтобы не закричать от удовольствия. Шею, в следах от моих поцелуев, - опускаюсь ещё ниже, - твою грудь…
- Маленькую и костлявую?
Обиделась?
Каждое последующее слово сопровождаю поцелуем.
- Упругую. Тугую. Нежную. Идеальной формы, которая так удобно ложится мне в руку. С твёрдыми, возбуждёнными сосками, – мне стало интересно. – Какого они цвета? Темные или розовые?
Ками-сама, зачем я это говорю? Что на меня нашло?
Её ответ звучит ещё более хрипло, чем обычно, и от него у меня мурашки по спине бегут:
- Розовые. С небольшим ареалом вокруг…
Припадаю к ней, как голодный хищник к горлу жертвы. Кажется, сейчас начну рычать. Слишком жёстко, шепчу себе. Слишком жёстко. Но слышу только её сдавленный, возбуждённый стон, и маленькие ладошки ещё сильнее прижимают мою голову.
Опускаюсь ещё ниже. Живот. Ноги, пальчики на них… они такие маленькие.
- … Хочу видеть, как ты зажмуришься, когда я войду в тебя. Как выгнешься навстречу… Но больше, чем видеть всё это…
Я, наконец, добрался.
- Больше чем видеть, я хочу только чувствовать всё это.
Мой язык прошёлся по её призывно распахнутым створкам. Она выгибается, будто от удара током. Чувствительная, да?
- Горячая девочка…
Целую так осторожно, как только позволяет рвущийся из меня наружу кипящий огонь.
- … сладкая…
Просто сумасшедше возбуждающий запах.
И я уже так хочу тебя, что готов убить любого, кто мне помешает. Сейчас это сильнее меня. Это сильнее всего.
- … и уже совсем мокрая.
Внезапно её руки тянут меня наверх. Не ожидая этого, поддаюсь и получаю такой страстный поцелуй, что мне уже не хочется ничего, кроме как войти в неё немедленно, сию минуту.
Но она выворачивается из моих объятий, оказываясь сверху. Бесёнок… Бесёнок с бешенным темпераментом. Спустившись губами вниз по моему телу, внезапно останавливается.
- Что-то случилось?
- Просто хочу рассмотреть тебя.
Немного несвоевременно…
- Ты во мне ещё что-то не рассмотрела?
После её массажа это сомнительно.
- Да. Его. Лежи тихо…
Её губы, спускающиеся вниз по животу… и ещё дальше… Язык, движущийся снизу вверх. Эта влажная нежность, теплый и мокрый плен, размеренные движения…
Не надо! Я же так не выдержу! Не надо. Не надо?
Ещё! Пожалуйста, ещё! О, как же хорошо… Не останавливайся.
Кажется, последнее я произнёс вслух. Сказать что-то большее не получается. Но если не остановиться, то вот так всё и закончится, а мне хочется большего. Ощутить её жар там, внутри. Почувствовать, как она будет двигаться мне навстречу, как будет сжиматься и сходить с ума вместе со мной…
И, кажется, мой доктор хочет этого не меньше. Черт бы её побрал, но она так безумно хорошо чувствует мои желания! Как никто...
Я не знаю, кто ты и что толкает тебя на близость со мной, но остановиться не могу. Всё зашло слишком далеко. Раньше надо было останавливаться самой и останавливать меня. Или не начинать всё это вообще.
Но останавливаться она и не думает. Наоборот, продолжает ласкать меня рукой, а губами поднимается выше. Кажется, что её поцелуи обжигают. Это просто невыносимо, и я не могу больше лежать тихо.
Подминая её под себя, чувствую, как она оплетает меня ногами. Остатки самообладания испаряются, как лёд под солнцем. Если не взять себя в руки, то можно сделать больно, а она этого не заслужила. Не таким образом, во всяком случае.
Уже у входа замираю, медлю, чтобы немного остудить пожар, бушующий внутри. Но мой медик так выгибается подо мной, что это… просто нереально. И я вхожу – одним движением, резко, почти грубо.
Как там узко…
Что? Не может быть…
Чувствую, как капельки тонкой струйкой стекают по ногам на простынь. Тихий всхлип… Солёная слезинка, скатившаяся по её щеке. Ловлю её губами...
Так и есть. Девственница.
Но этого не может быть! Невинные девушки не ведут себя ТАК! Замираю.
Нет. Не верю, не верю, не верю!
Ксо… Неужели твоё задание так важно для тебя, что ты готова даже на ТАКОЕ? Лгунья…
Какая же ты лгунья! В твоей страсти, оказывается, нет ни грамма искренности!
… Что ж, у тебя почти получилось. Я почти поверил…
Кончики маленьких пальчиков у меня на лице. Её дыхание опять рядом:
- Прости, я не сказала…
- Ты как? Нормально?
- Да.
- Ты точно хочешь продолжить? Уверена?
- Да.
- Я осторожно…
Успокаивая её (или себя?), начинаю двигаться снова. Чёрт бы тебя побрал! Ты так разожгла меня, что даже сейчас, узнав о твоей лжи, я не могу (и не хочу!) останавливаться. И хочу продолжения не меньше, чем минуту назад. Нет, сильнее… Сильнее и сильнее.
С каждым движением я вхожу немного глубже, резче. Похоже, её это не волнует. Немного притихнув в начале, мой доктор начинает улавливать ритм и двигаться навстречу. Мы сейчас как одно целое. Если бы не ложь, я бы подумал, что эта девушка создана для меня богами…
Тянусь к её рту и чувствую, как моя обманщица закусывает нижнюю губу, но всё равно не может сдержать стонов. Ей хорошо. Прижимаясь губами, она целует меня так исступлённо, что отступившее было марево вновь охватывает сознание. Язык, вторгшийся в мой рот, так по-хозяйски играет там, что, не выдерживая напора, я сжимаю её бёдра руками, заставляя двигаться ещё быстрее. А потом она начинает там сжиматься, и последние крохи самоконтроля, рождённые желанием не причинять боли своей страстью, сгорают в этом пламени.
- Ты там такая маленькая… Такая тугая…
Кажется, она уже забыла о первой боли. По жилам моего доктора течёт не кровь, а лава. Уже знакомое ощущение – её руки у меня на пятой точке, но в этот раз всё по-другому. Царапает меня ногтями, дикая кошка. Безумно приятно.
… Уже почти не могу сдерживаться. Знаю, что нельзя так грубо. Так резко и сильно. Ей может быть больно, к тому же, у неё это впервые. Но я хочу, чтобы она испытала это ещё раз. И когда это происходит, изливаюсь в неё весь, полностью, содрогаясь вместе с ней, ощущая её сжатия, как собственные. Кажется, что мир вокруг меня застывает, укутавшись беззвучным туманом, в котором из всех звуков остаётся только её стон, протяжный и глубокий.
Этот звук – самое честное из сказанного тобой, маленькая лгунья…
… Всё-таки больничные койки придумал садист. Ну почему они такие узкие? Едва откатившись в сторону, я упал с кровати, больно ударившись локтем.
- Не ушибся? – слышу её голос откуда-то сверху.
- Нет. Всё нормально.
Поднимаюсь, сажусь на край.
- Теперь всё будет хорошо, - обнимает сзади, прижимаясь обнажённой грудью к моей спине, трётся щекой о шею. Кошка…
Только сейчас я замечаю, как болят окончательно «проснувшиеся» ноги. Но эта боль как благословение. Думать о ней лучше, чем о том, что произошло.
Если первая часть её плана – вылечить меня – пошла успешно, что она будет делать потом? Пытаться вытянуть информацию? Наверное. Но втираться в доверие ТАКИМ образом?! Хотя… здешние старейшины ещё и не такие приказы отдают.
А что дальше? Допустим, я ей поверил, разболтал всё, что знаю, ещё и крестиками на карте пометил.
Ничего… Миссия закончена, до свидания, Учиха. Ищи-свищи ветра в поле. Наверняка так и будет. Ты этого хочешь, Саске? А? Чего молчишь?
- Конечно, хорошо. Надеюсь, тебе понравилось. Было неплохо, - говорю своим привычным, холодным тоном. Хорошо, что глаза в повязке. - Интересные у тебя методы лечения, доктор. Прогрессивные...
Она застыла, перестав щекотать меня за ухом. Убрала руки. Отошла, встав с кровати. Я слышу звук её босых ног на полу.
- При чём тут лечение? – возмущение в её голосе такое убедительное.
Из тебя бы получилась отличная актриса, знаешь? Юки Фуджикадзе тебе и в подмётки не годится.
- А это не так? Не знал, что хороший секс вылечивает паралич конечностей. В любом случае, спасибо. За медицинскую помощь... и вообще.
- Медицинскую? – кажется, она не верит тому, что слышит. Я сам не верю, но так надо.
- Что теперь? Будешь меня допрашивать? Или диктофон был включён всё это время?
- Саске, ты о чём?
Как искренне. Но всё равно не верю.
- Ни о чём. Давай, одевайся. Тебе пора домой.
Слышу, как она собирает одежду, которую я разбросал по полу. Медленно, будто в тумане.
- Надеюсь, наше развлечение пришлось тебе по вкусу. Но ты же взрослая девочка, сама понимаешь, чувства тут не причём.
Я не буду рассказывать тебе НИ-ЧЕ-ГО. Что бы между нами не произошло. Как бы ты этого не добивалась. Эта твоя миссия станет вечной. Поэтому всеми силами показываю: случившееся значит для меня не более, чем просто приятное времяпрепровождение. Даже не надейся на то, что я размяк и сдался. Ты ведь не бросишь миссию и продолжишь выведывать у меня информацию, нэ?
- Саске…
Она просто называет меня по имени, ничего не говоря. Бессовестная… Слышать своё имя, произнесённое ТАК… Это упоительно. Жестоко. Сладко. Горько...
Но сейчас важнее сдерживать себя. Чтобы ты пришла ещё и ещё. Пусть не ради меня, пусть ради задания. Наши стычки, борьба и игра, наша страсть – я не хочу, чтобы всё закончилось вот так.
Я слишком привык к тебе.
- Что?
- Почему? – она чуть не плачет.
- Не понимаю, о чём ты.
Заваливаюсь на кровать с довольным вздохом.
- Всё-таки чувствовать свои ноги полностью – это здорово. Но пока болит жутко. Ты поможешь это вылечить, доктор?
Слышу только звук от захлопнувшейся двери.
…Только вернись, прошу тебя!
… Только вернись!
Сакура.
Очередное «спасибо» от Саске. На этот раз – за «услуги». Тогда он вырубил моё тело. Сейчас – душу. Сердце. Всё.
Я оглушена. Разбита. Раздавлена. Скорчилась от боли.
Даже не могу кричать. И плакать тоже – шок такой, что звуки застревают в горле, на подлёте разбиваясь о сказанное ИМ.
«Чувства тут не при чём… не при чём… не при чём…»
У меня оторвали только что выросшие крылья и выбросили их на помойку. Всё болит. Особенно душа. Как будто раскалённые иглы. Это настолько невыносимо, что я вылетаю из собственного тела и смотрю на себя как бы извне. Сверху...
Мне ещё никогда не приходилось умирать. Это так странно – видеть себя со стороны, ещё живую, тёплую, но уже безжизненную. Из всех моих знакомых действительно умирал только Гаара, но спросить господина Кадзекаге: «А как там, за гранью?», я почему-то не решилась. Хотя мне было очень любопытно.
Хорошо, что не спросила. Теперь я и сама знаю, как. Никак. Только боль, оставшаяся в твоей душе, поселившаяся там навеки. То, от чего не избавиться, не скрыться. Прекрасный подарок, не так ли, Саске?
А сейчас я, кажется, умерла. Убита тобой, мой дорогой напарник. Тело, которое почему-то ещё живёт в отсутствие души, можно не принимать в расчёт.
- Сакура?
Вижу Сая, стоящего возле моего дома с покаянным тортом. А, это за ту глупость с чернилами…
Никак не реагирую на него. Просто открываю дверь и захожу, а он протискивается следом.
Что он увидел такого в моих глазах, что заставило его отшатнуться?
- Что, страшно? – спрашиваю его.
- Не за себя. За тебя. Что случилось?
- Ничего.
Не имею ни малейшего желания рассказывать о том, что было. Не поймёшь. А если и поймёшь, то ничего не изменишь. Всё разом стало пресным и бессмысленным – моя жизнь, мои знания, мои чувства.
- Врёшь, - замечает он с равнодушным лицом.
Хорошо хоть не с казённой улыбочкой. Лучше уж честное равнодушие, чем фальшивые эмоции, больше напоминающие маски.
- Вру, - соглашаюсь с ним, даже не думая возражать.
- Что-то на операции?
Мы проходим на кухню. Никого нет, мама спит или на сутках. Но так даже лучше.
- Ага.
- Опять врёшь.
- Вру.
- Почему? Что произошло?
Видеть меня такой ему непривычно. Наруто бы уже бил тревогу, зная меня слишком досконально. А вот Сай… Приглядывается.
- Не важно.
- Сегодня что, день вранья?
- Не знаю. Решай сам. Захочешь – так будет.
- Не хочу, – он выглядит растерянным.
Хватит уже о вранье и моём состоянии.
- Чай будешь?
- Давай кофе, чего уж там. Время такое, что проще не ложиться.
Выходит, он прождал меня полночи?
- Угощайся, – я, порезав принесённый Саем тортик, придвинула угощение к нему.
Он, решив не скромничать и вознаградить себя за часы ожидания, взял самый большой кусок.
- Сакура, ты извини меня за ту безобразную сцену возле больницы, - аккуратно вытирая губы салфеткой, пробормотал художник. – Просто…
Настала моя очередь расспрашивать и «чтокать».
- Что?
- Я не думал, что любить – это ТАК больно…
Сейчас я понимаю его, как никто, наверное.
- У тебя к ней всё так серьёзно?
- Оказывается, да.
- Понимаю.
Мы смотрим друг на друга, и боль, плещущаяся на дне его чёрных, почти непроницаемых глаз, – объединяющее звено. Нить, связывающая нас пониманием и дружбой. Не боевой, просто человеческой. И почему-то я начинаю плакать.
Но никаких слёз не хватит, чтобы избавиться от этих мук. Воспоминаний. Равнодушного голоса. ЕГО бесчувственности и МОЕЙ «ничегонезначимости» в его жизни. Каким бы медиком я не была, какие бы техники не освоила, это не изменит НИ-ЧЕ-ГО. Учиха Саске нужна только его месть. В его мире нет жизни. Только он сам и его желания. Изменить что-то я не могу. А любовь – самое бессмысленное чувство, которое можно испытывать.
Сай, гладя меня по голове, вытирает слёзы с моего лица. Ксо, плакаться в жилетку напарнику – это так глупо…
- Сай, дай мне воды, пожалуйста, – прошу его ломким от слёз, уже таким привычно-хриплым голосом.
Пора прекращать эту истерику. Что-то надо делать.
- Держи.
Вода помогает – голос опять звучит ровно.
- Помнишь, Сай, я тебе говорила о любви? Что научиться ненавидеть проще, чем любить? Что в некоторых случаях всё, что тебе остаётся – это принять выбор другого человека? – он, на секунду прищурив глаза, кивает. – Знаешь, сегодня я поняла одну вещь. Выбор можно изменить. Человека – нет. И любить всё того же, кто причиняет тебе боль самой своей сутью, просто невыносимо. От этого нет спасения.
От этого есть только бегство.
Выпроводив ошарашено-задумчивого Сая, я ушла собираться. Надо написать записку матери и Цунаде. Они должны понять.
Всё, что я уношу с собой из Конохи – это свою надтреснутую душу и сочащуюся из неё по капле боль.
